– А как она работает?
– Если у человека приступ кессонки, его помещают в камеру и повышают в ней давление воздуха до такой величины, которая уравновешивает показатели по записям его погружения, необходимые для начала безопасной декомпрессии, – сто, двести футов, сколько нужно. Мы можем повышать в камере давление до величины, соответствующей глубине в тысячу футов. Давление загоняет азот назад в кровеносную систему человека, так что пузырьки исчезают и он снова чувствует себя нормально. Как правило. Но – зависит от того, как долго длился приступ и насколько серьезные повреждения уже нанесены. Потом идет самое сложное. Давление в камере понижается постепенно, как будто человека поднимают с глубины очень медленно, чуть ли не по дюйму, чтобы азот мог покинуть ткани. Иногда на это уходит целый день.
– А если он поднимется слишком быстро?
– Ты хочешь сказать, по-настоящему слишком быстро? Умрет.
Они выбросили банки из-под кока-колы в мусорную корзину и вышли.
В юго-западной части острова в воронки от взрывов, образовавшиеся в выступе скалы, был залит бетон, так что получился огромный круг пятидесяти футов в диаметре. Этот бассейн заполняла вода, а оставленные от дикой природы валуны складывались в платформы и пещеры.
– Похоже на загон для морских львов в зоопарке, – заметил Макс.
– Молодец, догадался. Мы его построили специально для морских львов доктора Мейси.
– Ты думаешь, я смогу с ними поиграть?
– А почему бы и нет? – Чейс посмотрел на часы. – Но как раз сейчас мне нужно сделать пару звонков. Пойдем.
– Можно, я попрошу у Длинного рыбу, попробую покормить Вождя Джозефа?
– Конечно. – Саймон двинулся прочь, потом остановился. – Только. Макс, послушай... Это остров... Вода, везде вода.
Макс скорчил гримасу:
– Па...
– Знаю-знаю, виноват, – сказал Чейс и улыбнулся: – Ты не забывай, эти отцовские дела для меня довольно-таки непривычны.
Чейс сидел за письменным столом, уставившись на факсимильную копию расписки о банковском переводе. Деньги доктора Мейси станут завтра утром хорошим взносом на счет института в городском банке. Он сможет заплатить госпоже Бикслер, сможет заплатить Длинному и смотрителю Джину, сможет расплатиться с заправочной станцией и бакалейной лавкой. Он даже сможет – впервые за несколько месяцев без штрафа за просрочку – заплатить страховой взнос.
Наверное, ему следует поместить факс в рамочку и повесить на стену, как некоторые вешают первый доллар, который принесло собственное дело, потому что эти десять тысяч поистине стали спасательным кругом, первым шагом на пути института к платежеспособности. Только бы удалось задержать доктора Мейси с ее морскими львами на все три месяца – а почему не удастся? Погода простоит хорошая, и киты будут двигаться туда и обратно до конца сентября. Он получит тридцать тысяч долларов, которых хватит, чтобы удержаться на плаву до конца года. Может быть, к тому времени выдадут наконец дотацию на разработку по динамике укуса акулы; может быть, он заключит «по блату» несколько контрактов с компаниями кабельного телевидения, устраивающими шоу с акулами или китами. Может быть... что еще может быть? Может быть, он выиграет в лотерею.
Да, он снимет копию с факса и поместит ее в рамку. Ему доставит удовольствие смотреть на нее потом, когда настанут лучшие времена.
Чейс размышлял, имеет ли доктор Мейси хоть малейшее представление о том, как важны для него ее десять тысяч. А что значат десять штук для нее? Возможно, ничего. Университетская система в штате Калифорния ежегодно всасывала дотаций на сотни миллионов. Десять тысяч для доктора Мейси, возможно, составляли мелочь на карманные расходы.
Он размышлял, на кого окажется похожа доктор Мейси. Саймон готов был спорить, что на ней не будет никакой синтетики, – одна из тех женщин, которые пахнут бараньим жиром, поскольку носят свитера из грубой новозеландской шерсти; в маленьких круглых очках; с грязью между пальцами ног, потому что разгуливают в сандалиях с супинаторами. Еще они отказываются есть хоть что-то, что когда-то было живым.
Чейс неплохо знал их со времен «Гринписа» и находил большинство из них либо несносно самодовольными и самоуверенными, либо опасно простодушными кривляками.
Ему, однако, было на это наплевать. Деньги ее были хороши, да и проект – тоже. Связи института с общественностью – часть работы, которую Чейс ненавидел и не умел делать с прибылью, – от сотрудничества с доктором Мейси могли только выиграть. Добротные видеосъемки горбачей (особенно если они окажутся таким же откровением, каким определенно оказались съемки, выполненные доктором Мейси по калифорнийским серым китам) станут осязаемым свидетельством серьезной научной работы. Появятся сообщения в газетах и по телевидению. Брендану Финнегану придется заткнуться и поискать какую-нибудь другую жертву.
12
Нога Макса соскользнула с отполированного валуна: не удержавшись, мальчик свалился с камня и обнаружил, что стоит по щиколотку в воде. Он обругал себя и зашлепал по мелководью, пока не вышел к тому месту, где скальные обломки были меньше размером. Макс взобрался на них и продолжал обход острова, осторожно ступая с камня на камень, убежденный теперь в справедливости слов Длинного: нашел отлив – найдешь скользкие скалы.
Длинный дал ему две рыбины покормить цаплю. Мальчик приближался к птице робко: она была крупная, с длинным и острым клювом, а темные глаза следили за ним так, словно он – добыча.
Первую рыбу Макс уронил, опасаясь за свои пальцы; цапля выхватила ее из воды, изогнула шею и заглотила целиком. Вождь Джозеф видел вторую рыбину и сделал шаг по направлению к Максу. Тот заставил себя не пятиться, удерживая рыбу за хвост кончиками пальцев, и цапля вырвала ее с хирургической точностью – клюв прошел в нескольких миллиметрах от руки Макса. Тогда мальчик попытался дотронуться до птицы, но она повернулась и двинулась назад, к центру своего приливного бассейна.
Никаких особых дел у Макса не оказалось, отец и Длинный были заняты, и он решил разведать местность. При отливе, как сказал Длинный, остров можно обойти кругом по скалам; Макс уже проделал почти половину пути, достиг крайней южной точки, когда соскользнул с отшлифованной глыбы и промочил кроссовки.
Он подошел к маленькому бассейну, точнее, большой луже – углублению в скале, где осталась приливная волна, – стал на колени и наклонился над водой. Между камнями шустро бегали крошечные крабы, а береговые улитки неподвижно приклеились ко дну, будто ожидая следующего прилива. Минуту Макс наблюдал за крабами, размышляя о том, что придает им столь озабоченный вид: кормежка? драка? спасение бегством? – потом поднялся и продолжил путь.
Скалы покрупней были покрыты птичьим пометом, разбросанными раковинами моллюсков и панцирями крабов – чайки сбрасывали их сверху, потом пикировали и выклевывали сочащееся мясо из разбитой скорлупы. Более мелкие скалы, расположенные ближе к воде, окутывали водоросли разных видов, а в щелях между камнями Макс увидел спичечные картонки, пластиковые контейнеры на шесть банок и алюминиевые отрывные ярлычки от жестянок с содовой. Мальчик вытащил все, до чего смог дотянуться, и распихал по карманам.
Он вышел к месту, где скалы казались слишком скользкими, а их поверхность – слишком отполированной, чтобы безопасно карабкаться по ним, так что он решил подняться вверх по склону и пересечь двадцать или тридцать ярдов высокой травы на подходе к самому большому валуну из когда-либо виденных им. Тот был по крайней мере двенадцати или пятнадцати футов высотой, длиной, наверное, в двадцать футов – след отступления ледника в конце последнего оледенения. Макс обошел валун, с благоговением посмотрел на его вершину, а затем стал искать спуск по склону к скалам.