На самом мысу Чейс встретился с Максом, и несколько мгновений они смотрели на восход, а потом повернули назад. Макс двигался перед отцом зигзагами, как тральщик; они бежали по узким боковым улочкам, пока последние не вывели их на Оук-стрит с ее величественными жилищами капитанов, построенными в славные времена китобойного промысла.
Оук-стрит была широкой, прямой, открытой и пустой.
– Я побегу быстрее, – крикнул Макс. – Увидимся в клубе.
– Давай. Только будь...
Но Макс уже убежал, размахивая руками, с опущенной головой и согнутой спиной; резиновые колеса с жужжанием катили по щебенке.
Чейс прибавил ходу вслед за ним – скорее тренировки ради, не рассчитывая всерьез удержать ту же скорость, что у мальчика, – но через два квартала выдохся и перешел на бег в своем обычном темпе.
Макс оторвался на квартал, затем на два, а потом стал просто темным пятном, стремительно удаляющимся по тенистым улицам.
И тут Чейс увидел девочку. Она вышла из дверей дома и повернулась, чтобы закрыть их, пересекла тротуар – глядя не на улицу, а в свою сумку – и шагнула на мостовую.
Он закричал, но крик унесло ветром. Макс, вероятно, так ее и не заметил, потому что катился с опущенной головой, и наверняка не услышал, потому что подшлемник каски плотно закрывал уши.
Чейс увидел, как девочка дернула вдруг головой; сумка выпала у нее из рук, а руки потянулись к лицу.
Макс в этот момент, должно быть, почувствовал ее, каким-то образом ощутил ее присутствие, так как рывком выпрямился и попытался свернуть вправо. Он зацепился одной ногой за другую, или они у него заплелись – во всяком случае, ноги резко остановились, а тело полетело вперед. Описывая рукой круг, он ударил девочку и развернул ее к стоящему рядом автомобилю. Стукнувшись о машину, девочка повалилась на дорогу во взметнувшемся облаке голубой хлопчатобумажной юбки.
Чейс наблюдал, как Макс летел доли секунды в затяжном, медленном движении, а потом упал, как подстреленная птица, ударившись о землю сначала коленями, потом локтями и наконец головой. Кувырнувшись через голову, мальчик застыл в неподвижности.
Чейс набрал спринтерскую скорость. В голове у него крутились проклятия и мольбы, дыхание прерывалось.
Он увидел, как девочка ухватилась за бампер машины и встала, подошла к Максу, опустилась на колени и коснулась его лица. Макс сел, они поглядели друг на друга; Макс что-то сказал, девочка покачала головой.
Потом девочка посмотрела в сторону Чейса, заметила его, вскочила, схватила сумку, последний раз взглянула на Макса и исчезла в аллее меж двух домов.
Когда Саймон добежал до сына, девочки уже не было. Макс стоял на четвереньках. Он протянул руку, и Чейс помог мальчику встать, обнимая его за пояс, чтобы успокоить.
– Ты в порядке?
– Конечно. – Макс с трудом улыбнулся. – Вот зачем нужны щитки.
Он показал на колени, и Чейс увидел, что ткань на щитках разодрана.
– А что с девочкой?
– Все отлично... Просто испугалась.
– Она тебе это сказала?
– Нет... Не говорила. – Макс нахмурился, словно не был уверен в том, что сказала девочка.
– Откуда же ты знаешь, что с ней все в порядке?
– Не знаю... Просто так думаю.
– Макс... – Чейс почувствовал, что начинает злиться, и напрягся, чтобы не распускать язык. – Слушай, ты сбил ребенка. Может быть, она ранена и сама не знает об этом. Может, она как раз сейчас ищет врача.
– Нет, – решительно заявил Макс.
– А почему она убежала?
– Не знаю.
– Что сказала?
– Ничего.
– Что значит «ничего»? Что-то она должна была сказать. «Все о'кей», например, или «Как ты?», или «Почему не смотришь, куда едешь?».
– Нет, – ответил Макс, – она ни слова не сказала. Подошла, я говорю: «Пожалуйста, прости меня. Как ты?», а она только тронула мне лицо и улыбнулась. Но это было, словно она говорила, как будто у меня в голове звучали слова.
– Какие?
– Я не уверен, может, это были не слова, скорее какие-то ощущения... Что-то вроде «Не беспокойся» и «Я рада, что ты не ранен». – Макс умолк. – Потом она увидела тебя и убежала.
– Господи, мы даже не знаем, кто она такая. Я не наметил, из какого дома она вышла. – Чейс посмотрел вдоль аллеи, словно надеясь увидеть девочку, но аллея оставалась пустой. Потом снова повернулся к Максу. – Ну, – сказал он, показывая на коньки, – ты не собираешься снять эти штуки и вернуться в клуб без них?
– Нет, у меня все отлично, пошли. Это все из-за шлема, вот в чем дело. Я ее не слышал.
– Держись тогда ко мне поближе. Я буду твоими глазами и ушами.
– Точно, – ответил Макс. – Я буду кружить рядом с тобой, как будто ты защитник. Чейс улыбнулся:
– Отлично, у нас есть шанс попасть в реанимации в одну палату.
Он побежал дальше.
Когда они добрались до конца улицы, Саймону пришлось выбирать: они могли продолжить путь до клуба, сесть в лодку и вернуться на остров либо еще некоторое время побегать, покружить по боковым улочкам восточной части города.
Пританцовывая, он посмотрел на Макса, вполне довольного, катившегося спиной вперед, представляя, будто удерживает шайбу воображаемой хоккейной клюшкой. Чейс решил, что мальчик действительно невредим, и можно еще потренироваться. Поэтому он свернул с Оук-стрит и побежал по направлению к большому зданию из красного кирпича – некогда городской школе, а теперь многоквартирному дому.
Улица упиралась в невысокую кирпичную стену рядом с красным зданием. Обычно Чейс разворачивался за несколько ярдов до конца тупика, но сейчас он заметил в расстилавшемся впереди заливе стаю кормящихся крачек: солнце освещало их белые перья, а капли воды, когда птицы ныряли, блестели, словно брызги алмазов. Он продолжал двигаться к стене, показывая на крачек Максу, который пролетел рядом и, сделав круг, остановился.
Минуту они смотрели на крачек, потом уже было повернули назад, и тут Чейс увидел что-то в скалах на самой кромке воды. Он остановился.
– Что там? – заинтересовался Макс.
– Не знаю.
Чейс снова взглянул на берег, внимательно рассматривая узкую полосу гальки и валунов. Макс перегнулся через стену рядом с ним:
– Куда ты смотришь?
– Вон, рядом с той кучей водорослей, – показал Чейс. Волна подняла клубок водорослей и перенесла его на пару футов ближе к берегу.
– Па! – закричал Макс. – Это рука!
17
Пальцы были сжаты в кулак, словно тот, кому они принадлежали, пытался куда-то карабкаться, или за что-то цепляться, или отбивался от чего-то в то самое мгновение, когда его настигла смерть.
– Оставайся здесь, – приказал Чейс, подтягиваясь на стену; он перекинул на другую сторону ноги и спрыгнул на прибрежную гальку.
– Ну, па... – Макс уже начал расшнуровывать роликовые коньки.
– Оставайся здесь!
Направившись к спутанным водорослям, Чейс на ходу пытался вспомнить, не слышал ли он о чьем-нибудь исчезновении. Потом подумал, какое требуется время, чтобы утонувшее тело снова поднялось на поверхность. Это случается, он знал: в трупе образуются газы, и, когда они расширяются, тело всплывает.
Куча водорослей оказалась очень большой, она далеко вытянулась по суше. Чейс не хотел касаться обнаруженной руки – может, кроме нее ничего не было, а может, было еще что-то, но настолько сгнившее, что распадается на части, – поэтому он воспользовался кроссовкой, чтобы оттолкнуть в сторону упругие стебли водорослей.
Теперь он увидел голову и то, что осталось от лица. Чейс почувствовал, как глубоко в горле закипает желчь и наполняет рот. Он упал на колени, кашляя и отплевываясь.
Кожа трупа была серо-белой; глаза, уши и губы отсутствовали. Водоросли опутывали еще часть тела, в котором не осталось ни капли крови, – просто куски белой плоти, перехваченной полосками неопренового гидрокостюма.