– Какие?
– Гручо любит подойти слишком близко, и ее кадры нерезкие, не сфокусированные. Как будто она не ощущает контакта с китом, пока его не коснется. Чико любит цеплять китов, особенно небольших. Она просто играет, но иногда киты пугаются.
– А как Зеппо? – спросил Чейс.
Аманда ответила не сразу, словно ее ткнули вдруг носом в действительность:
– Как я уже говорила, она ленивая. Меня тревожит то, что она и самая любопытная. Она подплывает к чему угодно, только чтобы посмотреть, что это.
Изображение на пленке Харпо прыгало с одного кита на другого. Было и несколько хороших крупных планов, а также нечасто снимаемый эпизод – кит, выпрыгивающий из воды: он выходил на поверхность, подобно взрыву под солнечными лучами, и снова обрушивался вниз с чудовищным всплеском. Последние несколько минут, однако, Харпо снимала пустую синюю океанскую гладь. Аманда быстро перемотала пленку.
Она отвернулась от экрана сказать что-то Чейсу, но Макс вдруг закричал:
– Эй! Смотрите!
Она снова повернулась к монитору:
– Что?
– Отмотайте назад.
Аманда стала просматривать пленку в обратном направлении и через несколько секунд что-то увидела – неясное, расплывчатое, но определенно в верхнем правом углу экрана что-то было. Она прокрутила пленку еще немного назад, нажала «Воспроизведение», и лента снова пошла вперед.
Что-то действительно там было, некая форма, потом она пропала, изображение дернулось и устремилось прочь, к поверхности.
– Что за чертовщина? – удивился Чейс, опершись на локти и уставившись в монитор.
– Не знаю, – ответила Аманда, – но что бы это ни было, бедная Харпо, несомненно, испугалась. Вы видели, с какой скоростью она взлетела?
Обороты двигателя вдруг упали, и у них над головой трижды топнул Длинный. Чейс прошел из рубки назад и крикнул на мостик:
– Что-то заметил?
– Впереди красные проблески, – доложил Длинный. – Как аварийная вспышка. Освещение сейчас такое неверное, не могу сказать точно.
Чейс перегнулся через борт и посмотрел вперед. Было уже почти темно, вода казалась черным стеклом; на ее фоне с секундными интервалами вспыхивал крошечный красный огонек. Чейс взял багор и, опершись коленями на фальшборт, подождал, пока Длинный подвел лодку к огоньку.
Свет вспыхнул у борта лодки, и Чейс потянулся к нему багром. Фонарь оказался укреплен на чем-то твердом и квадратном, с размером стороны примерно в двенадцать дюймов. Чейс возился с багром, пока не смог ухватить плавающий предмет рукой и вытащить его на фальшборт.
– Это контейнер для камеры, – сообщил он длинному.
– Наш? – Длинный прибавил газу и снова взял курс на остров.
За спиной Чейса послышались шаги, потом короткий, сдавленный вздох.
– Это Зеппо, – выдохнула Аманда.
Они отнесли контейнер в каюту, вытерли и поставили на стол. Аппарат не был поврежден, однако ременная упряжь оборвана. Молча Аманда вынула из камеры кассету и поставила ее на видеомагнитофон. Перемотав пленку, она включила воспроизведение.
Первые эпизоды не отличались от снятого другими морскими львами: долгие виды китов, крупные планы, киты перемещающиеся, кувыркающиеся, ныряющие.
Затем пошли бесконечные съемки поверхности – сначала сверху, потом снизу.
– Она греется на солнышке, – комментировала Аманда неожиданно охрипшим голосом. – Я вам говорила, она ленива.
Камера снова ушла под воду и показала в отдалении двух уплывающих китов. Секунд пятнадцать она преследовала их, потом повернулась, наблюдая только голубизну.
– Она бросила работать, – произнесла Аманда.
– Смотрите, – Макс показал на едва заметную черную фигуру в центре экрана. – Это один из морских львов. Зеппо плыла за ней, они шли домой.
Изображение заходило вверх-вниз: морской лев прибавлял скорости, чтобы догнать подругу. Потом он сбавил ход и вынырнул на поверхность – вероятно, набрать воздуха, а погрузившись, некоторое время медленно плыл в прежнем направлении. Потом резко повернул.
– Что-то привлекло ее внимание, – предположил Чейс.
Хотя в безбрежной синеве не видно было других животных, скорость и направление определялись по лучам солнца, преломлявшимся на поверхности и уходившим в темную глубину, а также по несметному количеству планктона, который блестел, проплывая перед объективом.
– Она кружит около чего-то, – сказала Аманда.
– А почему мы не видим, вокруг чего? – спросил Чейс.
– Потому что она над объектом, смотрит вниз, а камера – на спине.
Морской лев сделал пологую горку – они увидели, как вдали вспыхнул отраженный солнечный свет, – затем нырнул глубже, развернулся и завис в воде – в вертикальном положении, вниз хвостом, неподвижно. Где-то очень высоко брезжила поверхность моря.
– Она рассматривает что-то и не боится, – отметила Аманда.
– А снимать она не собирается? – поинтересовался мальчик.
– Она не думает, что от нее это требуется: она приучена снимать только...
Камера вдруг дернулась назад, и в голубую воду выплеснулось черное облако.
Аманда вскрикнула.
Десять или пятнадцать секунд изображение скакало, как сумасшедшее, дергалось в разные стороны, затуманивалось чем-то похожим на чернила, очищалось и снова туманилось.
Перед объективом блеснуло нечто яркое.
– Остановите! – закричал Чейс Аманде, но она застыла с расширившимися глазами, закрывая рот рукой. Тогда он сам нагнулся вперед и нажал на кнопку возврата.
Изображение расплывалось, потому что блестящий предмет находился слишком близко к объективу и не попадал в фокус. Но, снова прокрутив пленку, просматривая кадр за кадром, Чейс отбросил всякие сомнения относительно того, что видел: пять когтей, изогнутых, заостренных на концах, наточенных, как бритва, и сделанных из нержавеющей стали.
27
– Плесни еще, Рей, – сказал Ржавый Пакетт бармену в «Вороньем гнезде».
Он толкнул по стойке пустой стакан, а вслед бросил пятидолларовую бумажку.
– Хватит – значит хватит, Ржавый, – отрезал Рей. – Иди домой.
– Слушай! Я положил сюда долбаные пятьдесят зеленых. И просил мне сообщить, когда они кончатся. – Пакетт показал на кучку банкнот рядом с пепельницей. – Я еще не пропил и половины.
– Следи за языком! – бросил Рей. Он положил руки на стойку и нагнулся к Пакетту. – Счастливые минуты, Ржавый, приходят и уходят. Люди собрались пообедать и не желают слушать твои охотничьи байки. Сделай одолжение, забери сдачу и двигай к дому.
Пакетт повернулся на табуретке и обозрел помещение остекленевшим взглядом. Рей говорил правду: бар заполнился, в ожидании свободного столика образовалась очередь. Когда это все произошло? Он посмотрел на часы, закрыв один глаз, чтобы различить цифры на циферблате. Боже праведный! Он просидел здесь уже три часа.
Ржавый заметил, что несколько человек пристально смотрят на него, и догадался: они слышали все, что он рассказал Рею об увиденном сегодня. Черт с ними, его это не волновало – все было правдой, каждое слово. Он подмигнул одной из слушательниц, недурно выглядевшей девице: та вспыхнула и выбежала из заведения. Может быть, Ржавый ее заинтересовал; может, стоит потолковать с ней?
Неожиданно в голову ему стукнуло нечто забавное. Он повернулся к Рею и произнес достаточно громко, чтобы услышали все:
– Не следовало бы затыкать мне рот, Реймонд. Весь этот долбаный городишко может полететь к чертовой матери.
Рей не засмеялся. Напротив, он казался разозленным. Он поднял откидную панель стойки, вышел и сгреб Пакетта за ворот рубашки.
Пакетт почувствовал, как его поднимают с табуретки и рука Рея заталкивает ему в карман брюк скомканные деньги, а потом осознал, что его выволакивают из дверей.
– Можешь вернуться, когда протрезвеешь и прекратишь бредить, – сказал Рей. – На твоем месте. Ржавый, я бы задумался. У тебя явно белая горячка.