– Что это? – спросил он.
Пилот развернул батискаф и медленно двинулся вперед. Глядя в иллюминатор, он вдруг бросил:
– Есть! Мы опознали ее.
– Правда?
– Во всяком случае, принадлежность. Это U на обшивке боевой рубки. U-boot[4].
– U-boot? Ты хочешь сказать – германская?
– Была. Но только Богу известно, что она делала так далеко к югу от основных коммуникаций.
Пока пилот понемногу продвигал батискаф к носу подводной лодки, Уэббер снял букву U в разных ракурсах.
Когда они достигли носовой оконечности, пилот выключил мотор, и батискаф завис.
– Вот почему она утонула, – пояснил он, концентрируя свет на огромной дыре в палубе. – Ее раздавило.
Листы палубы были загнуты внутрь, их края закручивались, словно от удара гигантского молота.
Делая очередной снимок, Уэббер почувствовал, что обливается потом: он представил себе ту минуту полустолетием раньше, когда люди на лодке вдруг поняли, что должны умереть. Он услышал рев водяного потока, крики, ощутил замешательство, панику, давление, нехватку воздуха, агонию.
– О боже... – вырвалось у Уэббера.
Пилот включил мотор, и батискаф начал по дюйму продвигаться вперед. Свет прожекторов проник в пробоину, открыв перепутанные обрывки кабелей, скрученные трубопроводы...
– Эй! – закричал Уэббер.
– Что?
– Там внутри что-то есть. Что-то большое. Похоже на... Не знаю...
Пилот сманеврировал батискафом и завис над дырой носом вниз: с помощью когтей на концах манипуляторов оторвал провода и разгреб сплетение труб. Он сфокусировал пятитысячеваттный луч и направил его в отверстие строго вертикально.
– Разрази меня гром...
– Вроде бы ящик... – начал было Уэббер, наблюдая танец луча по желто-зеленому правильному прямоугольнику. – Сундук.
– Да. Или гроб. – Пилот замолчал, взвешивая возможности. – Нет, для гроба слишком велик.
Некоторое время никто не произносил ни звука. Они пристально глядели на контейнер, строя догадки и дав волю воображению. Наконец Уэббер произнес:
– Нужно поднять его наверх.
– Угу, – кивнул пилот. – Вопрос только – как. Ублюдок в длину восемь футов. Готов спорить, весит тонну. Своим аппаратом я его не подниму.
– А если двумя батискафами?
– Нет, я думаю, мы не поднимем штуку весом в тысячу фунтов. Тем более что контейнер может оказаться гораздо тяжелее. Мы не сможем... – Он замолчал. – Подожди. Думаю, там наверху найдутся пять миль троса. Если они привяжут на конце груз и опустят его, а мы сумеем закрепить ящик в петле, то, может быть, есть шанс... – Он нажал на кнопку и заговорил в микрофон.
На то, чтобы найти опущенный с плавучей базы трос с грузом и закрепить контейнер в стальной петле, два батискафа потратили час. К тому времени, когда они подали наверх команду начинать подъем, запасы воздуха у них уменьшились почти до критической отметки. Поэтому, убедившись, что контейнер извлечен из корпуса подводной лодки и нормально идет вверх, они сразу же сбросили балласт и начали всплывать сами.
Уэббер чувствовал себя выжатым, но находился в приподнятом боевом настроении. Он с нетерпением ждал выхода на поверхность, чтобы открыть контейнер и увидеть его содержимое.
– Ты знаешь, что необычно? – спросил он, наблюдая, как глубиномер отсчитывает метры их возвращения к дневному свету.
– Вся эта штука чудная, – сказал пилот.
– Ты имеешь в виду что-то конкретное?
– Обломки подлодки. Все было покрыто илом, на всем лежал серый слой... Кроме ящика. Он чистый. Наверное, поэтому я и увидел его. Он выделялся.
– А ил липнет к бронзе?
– Понятия не имею, – пожал плечами пилот.
7
– Не могу поверить! – воскликнул Уэббер. – Металлурги, археологи, химики... Что за дерьмо! Имеет значение только то, что внутри. О чем они думают?
– Ну ты же знаешь бюрократов, – попытался выразить сочувствие пилот. – Они сидят весь день, ковыряя пальцем в заднице, а теперь им вдруг приходится что-то делать, как-то оправдывать свое существование.
Они стояли на корме судна, державшего курс на запад, к заливу Массачусетс. Контейнер помещался на спускоподъемном устройстве, и Уэббер провел несколько часов, устанавливая лампы на надстройках, чтобы создать при вскрытии контейнера соответствующую таинственную атмосферу. Он решил работать на закате, в «волшебный час» фотографов, когда тени удлиняются, а свет – мягкий, наполненный и драматический.
И тогда, за полчаса до начала съемок, капитан передал ему листок, полученный по факсимильной связи из «Нэшнл джиогрэфик», с пометкой «срочно»: ему предписывали не трогать контейнер до прибытия в порт, где судно встретит команда специалистов по естественным наукам и историков, осмотрит и откроет бронзовый ящик в присутствии одного из авторов и редактора журнала, а также телевизионных операторов, снимающих серию «Нэшнл джиогрэфик иксплорер».
Уэббер был убит. Он знал, что произойдет: подготовленное им освещение уничтожат, его отодвинут в сторону, за спины телевизионщиков, командовать начнут эксперты. Он не получит никакой возможности отснять достаточно «боковиков» – кадров, не нужных «Нэшнл джиогрэфик», но пригодных для размещения в другие журналы. Пострадает не только качество его продукции, но и кошелек.
Но теперь Уэббер ничего не мог поделать. Хуже того, все произошло по его же вине – следовало унять возбуждение и подождать с сообщением в журнал о находке контейнера.
– Дерьмо! – заорал он в вечерний воздух.
– Ладно, – сказал пилот, – забудь. Спустимся в кают-компанию: у меня есть друг по имени Джек Дэниэлз[5], и он смерть как хочет встретиться с тобой.
Уэббер и пилот сидели в кают-компании и приканчивали «Джека Дэниэлза». Чем больше пилот брюзжал насчет бюрократов, тем больше Уэббер сознавал, что его обкрадывают. Он нашел контейнер, сфотографировал его в руинах подводной лодки, и он должен сделать первые, лучшие – единственные – снимки содержимого.
В восемь сорок пять пилот объявил, что насосался по самые жабры, и шатаясь поплелся спать.
В восемь пятьдесят у Уэббера был готов план. Он отправился в постель, заведя будильник на полночь.
– Это мыс Монток, – произнес капитан, показывая удаленную окружность на экране радара, – а это остров Блок. Если бы не было ветра, я бы стал на якорь у Вудс-Хола и дождался рассвета. – Он посмотрел на часы, висящие на переборке. – Сейчас час пятнадцать. Через четыре часа видимость будет хорошая. Но при этом сумасшедшем восточном я укроюсь за Блоком и пойду к берегу, когда начнет светать. Иначе всем станет погано, да и сломать что-нибудь можем.
– Верно, – ответил Уэббер.
От кислого кофе, целое ведро которого он влил в себя, его тошнило, когда судно врезалось в подошву волны, а затем наискось поднималось на гребень и разбивало его. Подталкиваемая настигающим ветром посудина ввинчивалась в ночь.
– Я, наверное, лучше пойду к себе и попробую заснуть.
– Поставь лоханку рядом с койкой, – предложил капитан. – Спать в блевотине – хуже нет.
Уэббер поднялся на мостик выяснить, сколько человек несут вахту, и обнаружил только двоих – капитана и его помощника: оба находились в рулевой рубке и смотрели вперед. Корма оставалась пустой и без наблюдения.
Вернувшись в каюту, Дэвид сунул пальцы в горло и опустошил в туалете желудок. Подождал пять минут и снова попробовал спровоцировать рвоту, но не выдавил ничего, кроме желчи. Уэббер почистил зубы, с прояснившейся головой и ощущением некоторой устойчивости повесил через плечо «Никон», проверил вспышку и вышел на кормовую часть палубы.