- А что тут сделаешь? Нужно просто принять это как данность.
- Я люблю её... - пробормотал Бин. Казалось, он вот-вот заплачет.
- В твоих же интересах поскорее избавиться от этого чувства. Смотри на неё, любуйся ей, восхищайся... Но люби человеческих девушек. Так будет лучше.
- А ты сам? - наконец-то Бин оторвал взгляд от ботинок и взглянул на Кола.
- Знаешь, Бин, я уже слишком стар для любви с первого взгляда, - не отводя глаз, ответил Кол. - Она мне нравится. Чертовски нравится. Она - самая необычная девушка, которую я встречал...
- Знаю, несмотря на то, что ты видел женщину с тремя грудями! - неожиданно для себя фыркнул Бин.
- Разве я сказал, что их было три? - делано удивился Кол. - Да нет же, у неё было целых четыре огромные сиськи! - Кол даже руками показал, насколько они были велики.
И тут Бин захохотал. Не только и не столько над этой незамысловатой шуткой, сколько над всей нелепостью своих недавних поступков. Он плакал и смеялся одновременно, и на душе вдруг стало спокойно-спокойно. Кол, по-доброму посмеиваясь, глядел на Бина.
- Прости меня, Кол, - проговорил Бин, чуть успокоившись.
- Да что ты! Никаких обид! - тут же возразил Кол. - Будь я лет на пятнадцать моложе, я бы и не таких бы дров ещё наломал! Уж я бы не забыл о кинжале, висящем на моём поясе!
Второй раз за два дня он забывает об оружии, имеющемся у него - подумал Бин. И эта мысль ему неожиданно очень понравилась. Он вспомнил, как отреагировала Мэйлинн, как встревожилась, что он мог бы зарезать того конюха. Нет, он умрёт, но не разочарует её! Ах, Мэйлинн...
- Как же мне её разлюбить? - грустно и растерянно спросил Бин.
- А ты подумай вот о чём, друг, - помолчав какое-то время, откликулся Кол. - Подумай о том, о чём думаю и я сам. Да, такая девушка как Мэйлинн могла бы дать мне очень много, могла бы превратить мою жизнь в один сплошной праздник... Но вот что я мог бы дать ей? И я понимаю, что обмен бы у нас вышел неравноценный: она мне - всё, а я ей - ничего. А ведь это не по-мужски, согласись? Так что не нужно быть эгоистом, Бин.
- Почему же я ничего не могу ей дать? Я могу ей дать свою любовь! - пылко возразил Бин.
- Хорошо. Допустим. Предположим даже на мгновение, что ты бы любил её так, как никто и никогда не смог бы её любить. Но что дальше? Пройдёт двадцать пять - тридцать лет, - совсем немного по лиррийским меркам! - и ты превратишься дряхлеющего старца. Из свежего яблока можно получить много сока, но из засушенного не получишь ни капли. А Мэйлинн едва-едва подойдёт к своему расцвету. И что прикажешь ей делать? Кормить тебя с ложечки и выносить судно по утрам? Ты готов обречь свою любимую на это?
Бин вновь уткнулся лицом в колени. Было видно, что каждое слово Кола доставляет ему невыносимую муку.
- Кроме того, подумай ещё вот о чём. За всю историю нашего мира не было ни одного случая союза лирры и человека. Ты можешь себе представить, как отнесутся к нему люди, и, особенно, как отнесутся к нему лирры? Вы станете изгоями, чужими для всех. А ваши дети?.. Жалкие полукровки, у которых не будет друзей, у которых не будет дедушки и бабушки, которые бы нянчили их на коленях... У этих детей не будет будущего...
- Хватит, я понял... - глухо прорыдал Бин.
- Вот и славно. Держи это в своей голове, как я держу в своей - и всё будет в порядке! В отличие от меня, у тебя ещё вся жизнь впереди, друг мой Бин! Радуйся хотя бы этому!
Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь редкими всхлипываниями Бина. Кол же сидел, тяжело и сурово глядя куда-то вдаль. Близкие друзья, возможно, заметили бы, как ему сейчас больно, но Бин пока ещё не был таковым, поэтому он лишь в очередной раз дивился этому ледяному спокойствию.
- Спасибо, друг, - проникновенно произнёс Бин, утирая лицо. - И прости меня ещё раз!
- Я не держу на тебя сердца, друг! И я очень рад, что мы всё выяснили сейчас, а не затаили ненависть друг к другу. Ну что - пойдём обмоемся, что ли? Надеюсь, Мэйлинн ничего не заметит.
Когда они вернулись в лагерь, лирра спала так же сладко, как и при их уходе. Бин и Кол легли на траву неподалёку от неё.
- А ты заметил, что на этой поляне совсем нет комаров? - спросил Кол, не открывая глаз.
- Я заметил, что в лесу их навалом! - проворчал, почёсываясь, Бин.
- Не иначе - опять наша подружка постаралась! - усмехнулся Кол.
- Не иначе, - засыпая, пробормотал Бин.
[1] Увиллий - название месяца в Латионе. Назван в честь короля Латиона Увилла Великого. Соответствует нашему августу.
Глава 13. «Два петуха»
Бин проснулся. Его разбудили странные звуки. Рядом кто-то возился и стонал. Причём стонала, однозначно, Мэйлинн. Резко повернув голову, Бин увидел лежащую на земле, извивающуюся лирру и навалившегося на неё Кола. Мгновение - и Бин уже оказался на ногах. Вжикнула сталь, высвобождаемая из ножен - в третий раз он о кинжале не забудет! Нет, только не в этот раз!
- Ах ты, животное! - взревел Бин, кидаясь к Колу.
Он уже замахнулся кинжалом, готовый бить без жалости и промедления, как вдруг Кол повернул к нему искажённое от боли и напряжение лицо, и выдавил:
- Помоги!..
На секунду Бин опешил, и этой секунды хватило, чтобы увидеть ситуацию более трезво. То, что он принял за изнасилование, на поверку оказалось экстренной помощью. Хрупкое тело лирры били и ломали жестокие судороги. Её гнуло дугой, било о землю всеми конечностями. Из горла неслись сдавленные стоны. И Кол, как мог, старался помочь. Навалившись своими двумя сотнями фунтов, он пытался, хотя не всегда успешно, удерживать лирру более-менее неподвижно, не давая ей калечить себя. Более того, Бин увидел, что лирра впилась зубами в левое предплечье Кола, причём кожаный нарукавник не спас руку от острых зубов.
Отбросив в сторону кинжал, Бин кинулся к Мэйлинн и прижал колотящиеся ноги к земле. Прошло несколько томительно долгих минут, пока судороги постепенно прекратились. Лирра как-то обмякла и впала в глубокое забытьё. Кол и Бин тяжело поднялись на ноги. Осторожно сняв нарукавник, Кол оглядел рану. Укус был весьма глубокий, кожа вокруг посинела и опухла, из ран лилась кровь.
- Ассова задница! - только и выговорил Кол.
- Что это было? - тяжело дыша, спросил Бин.
- А я почём знаю? - ответил Кол. - Я проснулся, услышав, как она бьётся в судорогах. Бросился помочь. Вот, побоялся, что прикусит язык, а под руками ничего подходящего не было. Решил сунуть в рот хотя бы предплечье. Надеялся, что кожа нарукавника выдержит. Но у неё челюсти, как у калуянского крокодила!
- Надо промыть рану! - Бин кинулся к фляге с водой.
- Надо, - согласился Кол. - И желательно - не только водой.
Специально для таких целей Мэйлинн наполнила одну из фляг ржаной водкой. Сейчас эта фляга была извлечена. Кол открутил крышку, и первым делом сделал хороший глоток.
- Обезболивающее, - прохрипел он Бину. Затем, оторвав кусочек ветоши, Кол смочил его водкой и приложил к ране. Шумно втянул воздух сквозь крепко стиснутые зубы. - Забинтуй, а?.. - попросил он Бина.
Бин коротко кивнул, взял ветошь, и стал отрывать от неё длинные полосы. Затем кое-как забинтовал руку товарища.
- Туже давай! Не хочу, чтобы туда что-то попадало, - приговаривал Кол.
Наконец перевязка была закончена, и приятели сели недалеко от потухшего кострища. Солнце давно перевалило за полдень, но до вечера было ещё несколько часов. С тревогой они ожидали, когда очнётся Мэйлинн.
Спустя менее получаса лирра вышла из обморока. Она застонала, и пошевелилась. Кол при этом просто повернулся к ней, Бин же подскочил стрелой, держа в руках открытую флягу с водой.
- Это опять случилось... - не спрашивая, а утверждая, слабо пробормотала лирра.
- Тише! Выпей вот воды! - заботливо ответил Бин. Он приподнял голову Мэйлинн, и та сделала пару глотков.
- Ничего, не пройдёт и часа, как я буду вновь на ногах. Я знаю... - прошептала лирра и вновь отключилась.
Но, действительно, прошло не более трёх четвертей часа, как она открыла глаза и села. Никаких особых признаков слабости уже не было. Мэйлинн несколько виновато улыбнулась своим спутникам: