- Господи! - прошептала Ульяна. - Да как же ты?
- Повели по нужде в сарай, я и сбежал...
...Вчера Гобельман приказал Лозневому оказать немецким властям самое энергичное содействие в уничтожении партизан, действовавших вокруг Болотного, а для этого - узнать, где их лагерь, и послать к ним в отряд своего разведчика. Увидев Алешу Самохвалова, Лозневой понял: сама судьба помогала ему выполнить весьма трудный приказ немецкого коменданта. Лозневой знал, что Ульяна Шутяева была близким человеком Анфисы Марковны, и поэтому решил, что она должна бы знать, где скрываются партизаны.
Предположение Лозневого оправдалось.
Ульяна Шутяева указала полицаю Шошину путь к лесной избушке, где находился передовой пост отряда Бояркина (точного местонахождения его основного лагеря она и сама не знала). Ночью Шошин ушел от Шутяевой в соседнюю деревню, где в доме местного полицая его поджидал Лозневой. Здесь он снял с себя одежду десантника, оделся во что попало и стал опять лесником из деревни Заболотье.
- Найдешь эту избушку? - спросил его Лозневой.
- Мне леса знакомы!
- Скажешь, что тебя три дня назад вызвали в Болотное и приказали быть полицаем, - продолжал Лозневой. - Приказали! Не скрывай, так и скажи. Ну, а ты, как сознательный, не захотел служить полицаем и сбежал из Болотного. А как нашел избушку - сам придумай... Скажешь, например, что как лесник...
- Я найду чего сказать!
- Тогда слушай, что делать надо...
На рассвете Шошин вышел в Лосиное урочище.
XIV
Степан Бояркин, после встречи десанта, возвращался из штаба районного отряда. Только там, встретясь с товарищами по общему делу из разных мест, послушав их доклады на заседании райкома, он понял, какой огромный размах приняло партизанское движение по всей округе: оно уже полыхает, как огонь по лесным чащобам в сухое лето. Теперь же, когда пришла помощь из Москвы, оно могло принять еще больший размах.
Степан Бояркин ходил на лыжах плохо; он едва поспевал за партизанами. На коротких передышках в пути партизаны несколько раз заговаривали с ним о боевых планах на будущее: они чувствовали, что эти планы были намечены сегодня в Гнилом урочище. Но Бояркин упорно отмалчивался, хотя его так и подмывало поделиться с партизанами своими мыслями - и о том, какие предстоят боевые дела, и о том, какие радостные перемены ожидают район в ближайшее время: тяжело носить грустные тайны, но еще тяжелее радостные...
Увидев, что партизаны вновь остановились впереди и что-то рассматривают на снегу, Степан Бояркин прибавил шаг.
- Что здесь такое?
- А вот погляди, Егорыч, - ответил пожилой рыжеватый партизан Тихон Зеленцов. - Приходилось видать?
У комля толстой ели, на взрыхленном снегу, - мусор, звериные следы и застывшие капли крови.
- Куница? - догадался Бояркин.
- Она!
Перед Бояркиным вдруг встала картина жестокой ночной схватки... Ловкая и хищная куница быстро, но осторожно обшаривает еловый лес; она знает: белок много и у нее сегодня опять должна быть вкусная, любимая еда. Вот она подбежала к этой старой ели, и в ноздри ей ударил приятный запах свежего, жилого беличьего гнезда. Она знает: днем белка наелась еловых семян и сушеных грибов и теперь спит крепким, безмятежным сном, надеясь, что вход в ее дупло надежно закрыт мхом. Быстро прикинув, с какой стороны вход в дупло, куница бросается на ель, и через несколько секунд в дупле начинается смертная борьба. Но заканчивается она, по всем приметам, только на земле...
- Пропала белка! - сожалеюще сказал Зеленцов. - Она ведь как делает, эта куница? - продолжал он, приметив, что некоторые молодые партизаны не знают повадок хищного зверька. - Задушила белочку вот тут... Видите, как возились они на снегу? Задушила и волоком... Вот он, след, видите? И волоком ее обратно в дупло. Нажралась и завалилась спать в чужой квартире. Подойди мы сюда потише, я бы ее сейчас же ухлопал, даю слово!
Этот случай внезапно испортил у Бояркина радостное настроение и спутал приятные мысли. Весь остаток пути до избушки лесника, где находился сторожевой пост отряда и предстояла передышка, он прошел в угрюмом молчании, не в силах отделаться от навязчивой картины ночной кровавой схватки у старой ели.
В избушке лесника оказалось много незнакомых людей: все шли в отряд. Как они находили путь к избушке лесника в Лосином урочище, не совсем было понятно. "Слухами земля полнится, - объясняли иные. - В народе говорят, куда идти надо..." В другое время Степан Бояркин обрадовался бы всем этим людям, но теперь, оставшись наедине с начальником поста Пятышевым, бывшим работником кооперации, спросил сурово и подозрительно:
- Кто они... все эти люди? Знаешь?
Оказалось, что Пятышев мало интересовался тем, откуда и кто шел в отряд, - он сгорал от восторга за славу отряда и искренне наслаждался мыслью, что в этой славе есть и его доля.
- Идут! Все идут! - восторгался он, считая, что Бояркин напрасно отвлекает его от главной темы их разговора. - Ежедневно до десяти человек! Это же удивительно! Значит, народ знает об отряде. Совершенно правильно говорится в пословице: худая слава лежит, а хорошая бежит! Если ежедневно будет такой наплыв, то за месяц...
- Возьми счеты, легче будет считать, - оборвал Бояркин бывшего кооператора. - Заведи тут дебит, кредит...
- А что? - обиделся Пятышев. - Чем плохо счет вести?
Маленький, подвижной, с круглым брюшком, подтянутым военным ремнем, он заметался по боковушке, сверкая внезапно вспотевшей плешинкой.
- Не кипятись, остынь! - угрюмо и строго сказал Бояркин. - Нам нужно завести теперь такой порядок в отряде: лучше меньше людей, да лучше! Сколько учили нас партия бдительности, забыл?
- О бдительности я не забываю...
- А по-моему, уже забыл!
Пятышев с обиженным видом сел на свое место.
- Вот тебе приказ, - сказал Бояркин, - строжайший приказ: ни одного человека без моего разрешения не отправлять в отряд! О каждом новом человеке будешь давать сведения, кто и откуда... Прикажу отправить на Красную Горку - только тогда и отправляй. Не забывай, есть еще на свете гады! Один проберется в отряд - и то хлебнешь беды.
Этот разговор происходил за несколько часов до появления в избушке лесника Афанасия Шошина.
Добравшись до Красной Горки, Степан Бояркин прежде всего спустился в землянку, где жили Логовы. Увидев в дверях командира отряда, Марийка рванулась с нар. Все остальные обитательницы землянки тоже побросали свои немудрые вечерние дела.
Бояркин поздоровался с женщинами и присел у стола; неторопливо достав из кармана полушубка газету "Правда", подал Марийке.
- На, читай! Свежая, из Москвы...
Женщины подступили к столу со всех сторон.
Марийка спросила растерянно:
- Где читать? Что читать?
- Вот здесь читай!
Неожиданно Марийка уловила в голосе Степана Егорыча непривычные, взволнованные тона и, не понимая, что означают они, растерялась еще больше. Она быстро, тревожно следила за движениями пальца Степана Егорыча, но никак не могла остановить взгляд на нужном месте.
- Да ты что? - подивился Бояркин. - Не спросонья?
Перед глазами Марийки вдруг остановилась и замерла строка, набранная жирным шрифтом:
"Лопухова Андрея Ерофеича..."
Марийка вскрикнула, как вскрикивают у гроба...
Ее уложили на нары и кое-как растолковали, что Андрей награжден медалью "За отвагу"; поняв наконец, почему значится имя Андрея в газете, она внезапно расплакалась навзрыд, и сколько затем ни успокаивали ее женщины, не могла остановить своих рыданий.
- Пусть плачет, - рассудила Анфиса Марковна, одним жестом руки отстраняя всех от дочери. - Не все плакать от горя. Счастливые слезы не во вред!
- Молодец Андрей! - сказал Бояркин, с облегчением подумав, что своим решением Анфиса Марковна дает оправдание его неосторожности. - Я так и знал, что он отличится на войне. Смирные да мирные люди, они как раз и бывают храбрыми. А иной где не надо - лихой, а где надо - трус. Да, и у смирного парня закипела душа!