...Вчера вечером в Болотное вернулся Усачев, побывавший в лесной партизанской избушке. Он сообщил об аресте Шошина и о том, что пробраться в партизанский лагерь пока невозможно. Приходилось оставить мысль об облаве, и Лозневой решил в ожидании донесений Шошина более энергично заняться своей провокацией.
...В этот вечер Лозневой вновь, в четвертый раз, молча собирался в путь. Анна Чернявкина, подавая ему варежки, спросила недовольным голосом:
- Опять едешь?
- А в чем дело?
- Интересно знать, - заговорила Анна, встряхнув кудряшками, - куда это стал носить тебя дьявол по ночам? Что косишь глаза? Нельзя сказать?
- Это - секретное дело, Анна...
- Может, другую где-нибудь завел?
- Слушай, Анна, - заговорил Лозневой, начиная сердиться, - прекрати эти разговоры! Надоело! Ложись и спи, я вернусь на рассвете...
В комендатуре Лозневого уже поджидал полицай Трифон Сысоев, переведенный недавно из Семенкина в Болотное. Он сидел в кабинете коменданта полиции как свой человек, пил самогон и трудился над жаровней с бараниной.
- Как дела? - спросил его Лозневой.
Сысоев обтер жирные пальцы о кудлатые рыжие волосы и, подмигивая, ответил:
- Дела на мази!
- Ярыгин и Чикин готовы?
- А как же? Ждут свистка...
- Лошадей хорошо накормили?
- Хорошо. Садись, выпей на дорогу...
Лозневой охотно выпил стакан самогона-первача. Закусывая, спросил:
- Никто не звонил?
- Звонили из деревни Сохнино.
- Еремин? Что он сказал?
- Сказал, что тебя надо...
Лозневой вызвал Сохнино. Полицай Еремин оказался у телефона. Он доложил, что в полдень побывал в соседней деревне Иваньково и узнал, что прошлой ночью там появились партизаны. Они ограбили два дома: забрали у крестьян все зерно, муку, несколько овец, валенки и шубы...
- Эти бандиты, - ответил Лозневой, - теперь повсюду начали заниматься грабежами. За прошлую ночь они, оказывается, побывали в трех деревнях. У вас в деревне об этом всем известно?
- Да, об этом все знают, - ответил Еремин.
- Ну, а что говорит народ по этому поводу?
- Народ говорит разное...
- А все же?
- Сами знаете, господин комендант, какой у нас народ... - Еремин замялся, вздохнул с досадой. - Многие, сказать откровенно, даже не верят этим слухам. Не может, говорят, быть, чтобы партизаны занялись грабежом. Видите, какой народ?
- Слушай, Еремин, обожди одну минуту... - Лозневой прикрыл ладонью микрофон и обернулся к Сысоеву. - Далеко до Сохнино, а? Съездим? - Сысоев согласно кивнул, и Лозневой открыл микрофон. - Еремин, ты слушаешь? Значит, не верят, что партизаны занимаются грабежом? Ничего, сегодня не верят, так завтра поверят!
...В комнате вокруг полицая Еремина сидели Ерофей Кузьмич, Хахай, Крылатов, Марийка и еще несколько партизан. Все они напряженно прислушивались к дребезжанию мембраны. С особенным волнением следила за разговором Еремина с Лозневым Марийка. Она несколько раз даже подставляла ухо к трубке. Она была уверена, что партизанам удастся заманить Лозневого в Сохнино, и едва сдерживала лихорадочную дрожь от предчувствия близкой расплаты...
Положив трубку на рычаг, Еремин обтер рукавом пиджака взомлевшее щекастое лицо и точно передал то, что говорил ему волостной комендант полиции.
- Есть! - крикнула Марийка. - Едут!
V
Снег косо бил в землю. Лошади с трудом волокли сани по слабо накатанной дороге. По расчетам Лозневого, давно пора бы появиться деревне Сохнино, но впереди никаких признаков близкого жилья...
С напряжением вглядываясь в белесую темь над холмистым полем, Лозневой спросил:
- Может, заблудились, а?
- Нет, здесь дорога одна, - ответил Сысоев. - Вон они, телеграфные столбы-то...
- Где столбы?
- А вон, гляди правее!..
- Да, скверная ночь! - проворчал Лозневой, прячась от снега за спину Сысоева. - Гляди-ка, валит все гуще и гуще... Метели не будет?
- Дьявол ее знает!
- Может, вернемся?
- Нет, надо доехать, раз поехали...
- Может, в другую деревню завернем?
- А куда? Теперь скоро Сохнино.
- Да, сегодня зря поехали...
- Не вздыхай, скоро доедем!
Впереди показались силуэты высоких деревьев и строений.
- Вот и Сохнино. Видишь?
Лозневой вскочил на колени.
- Далеко не поедем?
- Нет, надо опять с краю.
- Да, надо с краю - больше веры...
Деревня спала в сугробах. Въехав в улицу, полицаи остановились у нового дома с хорошими дворовыми постройками и молодыми липами в палисаднике, - по всему чувствовалось, что до войны в этом доме жили зажиточно. Полицаи в запорошенных снегом полушубках, с винтовками столпились у передних саней.
Невдалеке звонким голосом, явно радуясь редкому случаю показать свою бдительность, залаяла молодая дворняжка.
- Ну, медлить нечего, быстро за дело! - скомандовал Лозневой. - Я с Сысоевым в дом, а вы в хлеб...
Хозяева долго не отзывались, стучать пришлось и в окно, выходящее на двор, и в дверь. Наконец в сенях послышались шаги.
- Хозяева, откройте! - негромко произнес Лозневой.
Кто-то осторожно подошел к двери.
- А кто здесь? - спросил женский голос.
- Свои, из леса...
- А-а-а!.. - раздумчиво протянула женщина. - Сейчас!
Хозяйка, открывшая дверь, оказалась пожилой, высокой, крупной женщиной; у нее, вероятно, только в последнее время опали, одрябли прежде полные щеки и под печальными серыми глазами легла синева. Кроме нее, в доме оказалась еще женщина, лет тридцати, полногрудая, пышущая здоровьем и молодостью. Ее дети, оба мальчонки, хныкали на печи, опасливо поглядывая на незнакомых людей. Стоя на лавке у печи, мать полными розовыми руками укладывала ребят, прикрывала их одеялом и уговаривала не плакать:
- Ну, будет, будет, никто вас не тронет...
- Это, детки, свои люди, - сказала бабушка.
- Какие свои? - донеслось из-под одеяла.
- Это партизаны, Петюша...
Белобрысый Петя проворно вскочил на колени и вытаращил на незнакомых посетителей смышленые синие глаза.
- Партизаны? Из лесу? Взаправду?
- Точно, из леса, - подтвердил Сысоев.
Петя сразу же ткнул кулаком брата, всхлипывающего под одеялом, и прикрикнул на него:
- Сенька, перестань! Свои люди, партизаны!
Отряхнув с шапок и полушубков снег у порога, Лозневой и Сысоев, не дожидаясь приглашения, прошли в передний угол, где стоял обеденный стол, сели по обе стороны его на лавки и поставили около себя винтовки. Лозневой спросил:
- Больше никого у вас дома нет?
- А кому быть? - ответила хозяйка. - Все здесь...
- А где мужики?
- Хозяин помер, сын на войне...
Старая хозяйка, накинув на плечи темную шаль ручной вязки, тоже встала у печи, поближе к снохе и разговаривающим шепотком внукам, точно готовясь защищать свою семью. Она, конечно, верила, что в дом пришли партизаны, но не могла скрыть волнения и тревоги, - ее длинные сухие пальцы все время теребили шаль на груди. Глуховатым, печальным голосом она спросила:
- Вы ведь на двух санях подъехали?
- Да, на двух, - ответил Лозневой, поняв, что хозяйка, прежде чем открыть дверь, оглядела улицу в окно.
- А что же остальные не заходят?
- Всем нельзя.
- А-а, понятно... Может, самовар поставить?
- Нет, хозяйка, нам не до чаю... - суховато заговорил Лозневой, приступая к делу, и невольно подумал, что каждый раз ему приходится начинать разговор именно с отказа от угощений. - У нас срочный приказ. Мы должны выполнить его и немедленно вернуться в отряд. У нас в отряде, хозяйка, плохие дела...
Со двора вдруг донесся визг свиньи.
Хозяйка встрепенулась, бросилась к окну и откинула край полога маскировки.
- Что там такое? Это ваши?
- Да, наши, - спокойно ответил Лозневой.
- А что они делают?
- Они, кажется, нашли у вас свинью...
- Свинью? - вскрикнула хозяйка. - Зачем свинью?