В штабе дивизии, куда Олейник прибыл с группой выздоровевших бойцов, его без всяких возражений вернули в полк Озерова. В полк он отправился со случайным попутчиком - солдатом из батальона Шаракшанэ, который оказался по каким-то делам в штабе дивизии. На восточной окраине деревни Талица, где находился командный пункт полка, попутчик остановился, потер варежкой правое ухо, спросил:
- Вам в штаб надо, товарищ сержант? Или завернем на минуту к бане?
- Почему к бане?
- А тут сейчас много людей из нашего батальона, - пояснил попутчик. Моются. Может, и ваши друзья есть... Вон она, баня! - Попутчик махнул варежкой на север от дороги, в просторную низину, где за тонким кружевом заиндевелых ив виднелся угол дома и голые стропила полуразрушенных надворных построек. - Здесь у нас хозрота стоит. Когда я уходил, наши уже потянулись сюда.
- Давай завернем, - решил Олейник.
Дорожка стекала в низину, повиливая среди кустарничка. Выйдя на открытую поляну, Олейник увидел впереди себя человека в белом, но изрядно загрязненном полушубке, с пистолетом у пояса. Он, должно быть, только что вылез на дорожку. Он смотрел в южную сторону и молча взмахивал шапкой.
- Вот это и есть Дубровка, командир вашего взвода, - сказал попутчик; за дорогу он успел рассказать о переменах в роте, где служил Олейник. Хороший парень. Храбрец и умница.
Вся низина, на которую вышел Олейник, была истоптана множеством ног. Вдали по ней ползла группа солдат, оставляя позади себя в снегу глубокие, извилистые борозды. Давая им какой-то знак, гвардии старший сержант Дубровка еще раз помахал шапкой. От цепи солдат долетело:
- Впере-е-од!
Солдаты почти разом поднялись и, не скучиваясь, быстрым шагом пошли по низине, в сторону командира взвода, на ходу вскидывая винтовки.
- Живе-ей! - закричал Дубровка.
Солдаты прибавили шаг, а затем дружно бросились вперед, и над низиной загремели их голоса, сливаясь воедино:
- Ура-а... ра-а-а!
Это был случай, когда самое понятное, что делали солдаты, оказалось для Олейника совершенно непонятным...
Олейник подошел к Дубровке и доложил о себе.
- Знаю, знаю, - сказал Дубровка. - Слыхал о тебе. Хорошо, что вернулся в свой полк. Только теперь называй себя не сержант, а гвардии сержант! Заслужил! А мы вот... видишь, что делаем?
Пока они разговаривали, солдаты выбежали к дороге. От них отделился один, высокий, могучий, и бросился к Дубровке.
- Вот и гвардии сержант Лопухов, - сказал Дубровка. - Знаешь?
- Андрей? Как же, друзья, вместе воевали!..
Подбежал разопревший, потный Андрей Лопухов. Доложив о выполнении его группой боевой задачи, он остановил на Дубровке вопросительный взгляд.
- Неплохо, товарищ гвардии сержант! - со сдержанной лаской ответил на его взгляд Дубровка. - Но имей в виду, что и не совсем хорошо. Разве так надо идти в атаку? Надо идти так, чтобы не только немцам, но и самому вроде бы делалось страшно от своей силы, от напора и лихости! Вот как надо ходить! Мало стремительности, а это самое главное в атаке. И стреляли не все.
- Глубоко, товарищ гвардии старший сержант, - виновато ответил Лопухов и показал на свои ноги: голенища его валенок были плотно забиты снегом.
- Разуйся и вытряхни!
Андрей встретил Олейника, как старого друга. Торопясь, он задал Олейнику подряд с десяток вопросов, но, не выслушав и небольшой части ответов, заговорил сам:
- Видал, как бежали? Чувствуется сила, напор, а? Пока одни моются, мы решили немного потренироваться...
Олейник окинул глазом низину до речки.
- Да, истоптали...
Шумно разговаривая, отряхиваясь от снега, дымя махоркой, подходили солдаты. Все они только что побрились, их задубелые, бурые от морозов лица были разгорячены.
- Ты, Кудеяров, несешься, как лось! И глаза на лоб!
- А ты не лезь под ноги!
- Эх, снежку б поменьше!
- По асфальтовым дорожкам? Ишь ты, умный!
- А тебе легко? Паром вон исходишь!
От бани подали голос. Дубровка скомандовал солдатам:
- Кругом, в баню! - и обернулся к Андрею. - А веничка так и нет?
- Везде обшарили, - ответил Андрей.
- Ну, без веничка - не баня!
- Погодите, товарищ гвардии старший сержант, будет веник! - Андрей огляделся по сторонам. - Есть! Идите раздевайтесь, а я живо. - Он обратился к Олейнику: - Идем с нами, а? Тогда давай сделаем пару веников!
Андрей сошел с дороги и побрел на пригорок, где одиноко стояли старые, черные деревья, закиданные хлопьями снега.
- Ты куда же бредешь? - поинтересовался Олейник.
- А вон, видишь, снарядом срезало у дуба вершину? А на ней, видишь, сколько еще листьев повялых держится? Это "зимний" дуб зовется. Веники, конечно, неважные будут, листья облетают быстро, а все же при нужде похлестаться можно. Я тоже, признаться, не прочь...
Пока лазили вокруг суковатой вершины дуба, обрывая короткие, корявые веточки с жухлыми, грязно-желтыми листьями, Андрей рассказал Олейнику разные полковые новости - хорошие и печальные. О Юргине он сказал несколько слов и замолк: сорвался голос, задрожали губы...
- Мы за этот месяц здорово обвыкли в огне, - продолжал он немного погодя, справясь с собой. - Теперь уж отошла та пора, когда, бывало, побаивались ребята. А немецких танков совсем перестали бояться. Я уже четыре танка угробил. Один раз, правда, перетрусил было. И, скажи, как получилось! Лежу в маленькой воронке, весь наруже, а он идет. Ладно, жду, прикидываю глазом. Жду спокойно. И вот подходит он совсем близко. Но только я начал было подыматься, а он, полосатый черт, как газанет вдруг назад, - и встал метров за пятьдесят. Вот тут я так и обмер! Ну, думаю, прощай, Россия! Гранату мне не добросить, ползти вперед по чистому нельзя. А он, думаю, заметил меня и сейчас как полоснет очередью! Но, гляжу, опять двинулся, опять на меня! Ну, думаю, слава богу, теперь буду жив! И трахнул его, конечно... И вообще все ребята так... Каждый здорово обвык в бою.
Бросая ветки на снег, Олейник спросил:
- А все же... трудно было, а?
- Еще бы! - Андрей даже оторвался от дела. - Иной раз, бывало, так накрутишься за день, что, когда свалишься на ночь, кажется, больше и не встанешь! Вот как бывало. А наступит утро - опять на ногах. Вчера вот тоже здорово досталось... А как сегодня поднялись да поняли, что немец выдохся, - и у каждого в десять раз прибавилось сил! Видал, какие все?
Оторвался от дела и Олейник.
- Выдохлись? Немцы?
- Точно, выдохлись!
- Точно ли?
- А вот увидишь! - пообещал Андрей и вновь начал ломать ветки, собирая их в пучок. - Нам это хорошо известно! Мы уже несколько дней чуяли, что они лезут из последних сил. А вчера мы как дали им по ноздрям они и совсем изошли кровью. Видишь, как тихо?
- Что же теперь?
Андрей осмотрелся, ответил тихонько:
- Наступать будем.
- Наступать?!
- Обязательно! Теперь самое время.
Андрей присел на дерево, оперся рукой о сук.
- Теперь все у нас только и ждут этого! - сказал он мечтательно. Теперь, как пойдем обратно, - ну, плохо им будет! Доведись до меня, я... Он встал и одним резким рывком за сук так тряхнул вершину, что на ней сухо зашуршали листья. - Я дам себе волю!
Связав шнурком веник, он сказал задумчиво:
- Может, скоро и дома побываю...
Он отчетливо вспомнил тот вечер, когда со своим батальоном пришел в Ольховку. Он вспомнил, как они с Марийкой топили баню и ломали на веник желтенькие березки в овраге. Его лицо, обожженное морозами, густо побурело от прилившей крови.
- Буду, сволочи! - Он взмахнул веником. - Буду!
Олейник даже вздрогнул от его голоса.
XIX