- Ломота прошла, а в голове шумит.
- А в глазах?
- Сумрачно.
- Ты ложись, усни малость.
- Я потерплю...
Хозяйка оказалась неразговорчивой, угрюмой женщиной. Высокая, сухопарая, с проседью в волосах, она ходила по кути, раскидывая ногами длинный подол темной юбки. Дочь ее, некрасивая и тоже угрюмая, сидела у лохани и чистила картофель. Они молча справляли свои дела и редко обращали вимание на то, что делают пришлые люди. В окна, наполовину забитые досками, тряпьем и паклей, начинал вливаться слабый утренний свет. Иногда ветер хлестал снежной крупкой по стеклам.
Андрей решил все же заговорить с хозяйкой.
- Как она, ваша деревня-то зовется? - обратился он к ней. - Занесло и не знаем куда.
- Сухая Поляна - наша деревня, - не сразу ответила хозяйка, поправляя дрова в печи.
- От вас до Москвы далеко?
- Не очень-то и далеко.
- Побывали у вас немцы-то?
- Или не видите, что были? - неохотно ответила хозяйка. - Почитай, всю деревню сожгли.
Хозяйка сложила руки на черень ухвата и с минуту молча смотрела в огонь. И точно там, в отблесках огня, разглядев что-то, сообщила сама, не ожидая вопроса:
- И людей многих побили.
Дочь осторожно взглянула на мать, сказала умоляюще тихо:
- Мама, не надо.
- Не буду я плакать, - сердито ответила ей мать. - Нет у меня больше ни одной слезинки. Запеклось все.
Она обернулась к Андрею и Умрихину.
- Мужика моего, Петра Матвеича, тоже сгубили, - сказала она просто и сурово. - Он заикнись им что-то, а они его привязали к танке своей черной - да во всю мочь по кочкам.
Не ожидая вопросов, но скупо, избегая подробностей, она начала рассказывать о расправе немцев над деревней:
- За околицей у нас яма была вырыта для силоса. Так они согнали к ней стариков, баб да малолеток - и давай! Всю завалили! А кто ударился бечь тех с пулеметов побили да танками помяли.
Минуту назад, докуривая цигарку, Андрей думал прилечь и подремать, чтобы лучше осилить хворь. Но теперь его сон как рукой сняло. Сколько он слышал уже таких рассказов за дни похода! "Как у нас-то теперь в Ольховке? - подумал он о родной деревне и родном доме. - Может, так же вот?"
- Пропала наша Сухая Поляна, - заключила свой рассказ хозяйка. Которые живы остались, те бежали куда глаза глядят. А вот мы вернулись. Будем уж, видно, до скончания жить. Все одно!
- Фу, даже муторно! - поежился Умрихин.
- Да за что? - спросил Андрей. - За что такой разбой, а?
- А вот за таких, как вы, - ответила хозяйка и, выдернув ухват из печи, пояснила: - Забрели к нам ночью такие вот, как вы, наши красные армейцы, их и попрятали в деревне. У нас-то их, к слову сказать, не было. У соседей вон были... А все одно Петра моего Матвеича привязали к танке да по кочкам! - Голос ее задребезжал. - И давай всех, кого попало! А тут и огонь пошел хлестать!
- Мама! - опять прошептала дочь.
- Отвяжись, не буду! - резко сказала хозяйка. - Теперь у меня не выбьешь ее, слезу-то. Отплакалась. Чисти, знай! Теперь во мне все каменное да черное.
Хозяйка начала шевелить ухватом дрова в печи, а Умрихин и Андрей, поглядывая на нее, долго молчали. В избе становилось светлее. Все больные и раненые спали. Даже Целуйко умолк и перестал хватать солому рукой. Вновь вытащив кисет, Андрей сокрушенно прошептал:
- Плохо! Что же делать будем?
- До капитана надо дойти, - отозвался Умрихин.
- Сходи-ка и расскажи все.
- Да, тут теперь ничего не выйдет, - более самому себе, чем Андрею, прошептал Умрихин. - Такой случай, что ты! Надо искать другое место.
Он поднялся и пошел разыскивать капитана Озерова. Свернув цигарку, Андрей прикурил от коптилки и, окинув взглядом избу, спросил, считая, что его услышит хозяйка:
- Задуть огонь-то?
Но из переднего угла вдруг подал голос Степан Дятлов.
- Не надо, - сказал он слабо, - погоди...
- Не спишь? - удивился Андрей. - Тебе полегче стало?
- Легче, - ответил Дятлов. - Я хочу поглядеть на огонь. Вон он какой... как трепещет! Я давно гляжу.
Он лежал на носилках между двумя березовыми жердями, закрытый до шеи ватником и шинелью. Он не проявлял даже признаков, что хочет пошевелиться, - и казалось странным, что он, такой высохший и желтый, еще может подавать голос. От него шел нехороший гнилостный запах.
Андрей встал около него на колени, сказал с горечью:
- В больницу бы тебя, Степа!
- Отойди, - сказал Дятлов и тут же тихонько спросил неизвестно кого: - И зачем меня убило?
Андрей поднялся и быстро вышел из избы. В одной гимнастерке, с неприкрытой головой, он встал на крыльце, где хлестал резкий ветер, и долго стоял, смотря вдаль и не видя ничего...
...Вернулся Умрихин. Вслед за ним пришел капитан Озеров. Его ватник и ушанка были запорошены снежной крупкой. Он расспросил военфельдшера о состоянии раненых и больных, присел у стола - тяжело, устало... К нему подошла косматая пестрая кошка. Хозяйка видела, как он взял ее на колени, начал гладить красной от холода жилистой рукой. Обернувшись к печи, он спросил так, словно продолжал начатый разговор:
- Ну что, хозяйка? Что надумала? - Он кивнул на раненых и больных. А?
- Чего ж тут думать?
- А как же?
- Тут нечего думать, - сурово продолжала хозяйка. - Оставляйте у нас, вот и все! Куда их вам тащить с собой? Легкое ли дело? Бог милостив, сберегем, выходим. Какая нам жизнь, если вы не будете жить?
Андрей и Умрихин были поражены неожиданным решением угрюмой хозяйки, а капитан Озеров, приняв ее решение, как должное, коротко поблагодарил:
- Спасибо тебе, хозяйка! Не забудем.
- Сколько их оставите?
- Во-первых, вот этого. - Озеров повернулся в передний угол. - Он ранен тяжело. Его, дорогая хозяюшка, надо бы...
Дятлов вдруг зашевелился.
- Меня? - прохрипел он. - Оставить?
Все бросились в передний угол.
- Не-ет! - Дятлов забился под одеждой. - Не-ет?
Он взглянул на всех с ужасом, и глаза его пошли под лоб, сверкнув белками. Потом он, будто выгибаясь, чтобы сползти с носилок, сильно поднял грудь.
- Отходит, - прошептала хозяйка.
Все раненые и больные, словно почуяв, что в избу пришла она, смерть, которая всюду шла за ними, начали просыпаться и вставать со своих мест...
V
У западной окраины деревушки, в небольшой, дочерна задымленной баньке, находились на карауле два бойца. Голодные, продрогшие и усталые, они с трудом коротали время в затишке. На лесной дороге, по которой пришел полк в Сухую Поляну, стоял еще один пост, и они, надеясь на него, редко выглядывали из баньки. Но как раз в те минуты, когда умирал Дятлов, один из бойцов, обросший, синий от холода, с чирьями на шее, докурив цигарку, глянул в окошечко на дорогу, что выходила из лесу, и сразу схватил товарища за плечо.
- Глянь-ка! Это кто же?
- Чего паникуешь, там стоят же...
Из лесу, раскидываясь в цепь, к деревушке быстро бежали люди в шинелях. В руках у них мелькали автоматы.
- Мать святая, немцы!
- Бей! Дьявол!
По стрельбе капитан Озеров мгновенно догадался: у деревушки гитлеровцы. Отрываясь от Дятлова, крикнул назад:
- К бою!
Все, кто мог, похватали оружие.
- Спрячешь? - крикнул Озеров хозяйке.
Поняв, что речь идет о раненых, хозяйка кинулась открывать подпол, закричала дочери:
- Мотря, давай сюда! Давай соломы!
- За мной! - скомандовал Озеров, бросаясь из избы.
Выскочив на крыльцо, Андрей в несколько прыжков оказался у развалин какой-то каменной постройки, вероятно, кладовой. Пальба шла такая, что второпях нелегко было понять, откуда и кто стрелял. Приподнявшись над глыбами серых камней, хотя вокруг и не стихал посвист пуль, Андрей увидел, что все остальные бойцы, которые были в избе и могли биться, бросились в палисадник, к сарайчику и в огород. Впереди за раскиданными пряслами, за пепелищами, где возвышались голые печи, на двух крайних дворах деревни метались люди, стреляя куда-то из винтовок и что-то крича. Позади - по всей деревушке - поднималась, рвалась сквозь пальбу разноголосица.