...Дней пять назад пехотный полк, в котором служил обер-лейтенант Митман, был снят с передовой линии, где он безуспешно вел наступательные бои, и отведен в тыл на отдых и пополнение. Но отдохнуть и здесь не удалось, хотя Рудольф Митман крайне нуждался в этом: в последнее время он ощущал большой упадок сил и тяжелое расстройство нервной системы. Вчера ночью близ пункта, где расположился полк, произошел взрыв большого артиллерийского склада. Через несколько минут после того, как расплескался в осенней ночи грохот взрывов, командир полка, старый полковник фон Гротт, вызвал к себе обер-лейтенанта Митмана. Полковник приказал немедленно выступить с ротой на поиски небольшой "банды", которая нанесла такой огромный ущерб немецкой армии.
- Vernichten!* - кратко приказал фон Гротт.
_______________
* Уничтожить!
По следу, найденному собаками, рота Митмана двинулась в путь. Темной ночью на мерзлой земле немцам не удалось заметить никаких признаков того, что они движутся не вслед за маленькой группой, а за колонной. Обер-лейтенант Митман, хотя и чувствовал себя больным, был уверен в успехе своей неожиданной и, как он думал, пустяковой экспедиции.
И вдруг - внезапный и полный разгром. И где? Не на передовой линии, а на территории, сплошь занятой немецкой армией, где, казалось бы, русский ветер должен был бояться шевельнуть волосы на его голове. Вокруг - тысячи немецких войск, а он, Рудольф Митман, в плену у русских. Не сон ли это?
Когда Рудольф Митман немного пришел в себя, в избе уже не было ни его солдат, ни того грузного русского офицера, который пытался говорить с ним на чистом немецком языке. Лишь у порога мирно стоял одинокий молчаливый часовой. Тяжело дыша, Митман поднялся с пола, глянул в окно. Молоденькая березка, стоявшая в палисаднике, точно на посту, замахала на него голыми ветками. За околицей деревеньки раздался винтовочный залп. Это был прощальный залп озеровцев над могилой товарищей, погибших в бою у Сухой Поляны, а Митман решил, что русские расстреляли остальных его солдат, попавших в плен, и что ему тоже осталось жить недолго, - и с Рудольфом Митманом случился припадок истерии.
Капитану Озерову, когда он вернулся с похорон, очень долго не удавалось заставить пленного отвечать спокойно, связно и толково. Обер-лейтенант Рудольф Митман то дергался всем телом на лавке, то вскакивал и, становясь перед столом, за которым сидел Озеров, начинал выкрикивать что-то бессвязное, тараща в потолок закровеневшие глаза, обдирая с мундира Пуговицы.
- Садитесь и успокойтесь, мне нужно разговаривать с вами, - сказал Озеров пленному по-немецки, выбрав минуту, когда тот мог слышать его. Очень плохо, господин офицер, иметь такие нервы на войне. Успокойтесь. Если угодно, выпейте воды.
- Я сражался в Бельгии! - для чего-то выкрикивал Митман. - Я был в Греции!
- А здесь Россия, - сказал Озеров. - Так?
- О-о, Россия! - застонал Митман, падая на лавку, дергаясь, стуча о подоконник взлохмаченной головой. - Будь проклята! Эта страна... Такая страна! Такой народ!
- Народ у нас такой, - подтвердил Озеров. - А вы не знали? Не думали, что он такой?
- Я ничего не знал! Ничего! - закричал Митман, вскидывая на Озерова одичалые, кровавые глаза. - Полковник фон Гротт сказал ночью, что это банда! Он обманул меня! - Он опять вскочил, заметался перед столом. - Будь все проклято! Все! Все! И поход и армия! Зачем мне все? Я ничто! - Он начал хвататься за погоны, пытаясь их сорвать. - Вот! Нет больше обер-лейтенанта Рудольфа Митмана!
Озеров пристукнул по столу обоймой из пистолета.
- Не срывать! Вы - офицер, да?
- Да, я офицер германской армии!
- Садитесь! И выпейте воды! - резко приказал капитан Озеров. - Плохой вы офицер. Как же вы собрались воевать, если не уважаете свои погоны? Пейте!
Захлебываясь, Митман выпил стакан воды. Затем спросил тихо и удивленно:
- Вы не расстреляете меня?
- Нет, - ответил Озеров твердо.
- Да? Это верно?
- Это слово советского офицера.
- О-о! - застонал Митман и вдруг закричал облегченно, полной грудью, хватаясь руками за край стола. - Я верю! Верю! Ваше слово...
- Встать!
И когда Рудольф Митман успокоился окончательно, капитан Озеров заявил резко:
- Да, я обещаю: вы будете жить. Но при одном условии: вы должны правдиво, точно отвечать на все мои вопросы!
- Я скажу, - заторопился Митман. - Все скажу.
Начался допрос. Капитан Озеров развернул на столе карту, найденную в полевой сумке обер-лейтенанта Митмана. В центре ее были сделаны разноцветными карандашами различные пометки, - будто птички истоптали это место грязными лапками.
- Вы знаете, где ваши передовые части? - спросил Озеров. - Они стоят? Далеко до них?
- Да, они стоят, и я знаю, где они, - ответил Митман. - Пять дней назад наш полк сняли с передовой линии. Но там пока остались другие полки нашей дивизии. Это недалеко.
- Покажите, - приказал Озеров.
Рудольф Митман наклонился над тем местом карты, где были сделаны разные пометки Он показал, с какого участка ушел на отдых его полк, какой район до сих пор занимает дивизия, и, поняв, зачем все эти сведения нужны Озерову, спросил задумчиво:
- Вы хотите пройти туда, к Москве?
- Да, - ответил Озеров.
- Не пройти, - сказал Рудольф Митман. - Я говорю честно. Я могу сказать, что перейти линию фронта сейчас нетрудно, но дойти до нее невозможно. Почти до самой линии фронта здесь, как видите, нет лесов. Открытое место. Укрыться негде. И весь этот район - я говорю честно сплошь занят нашими войсками. Они в каждой деревне, на любой дороге... Не пройти!
- Не пройти?
- Нет! Я говорю честно!
Озеров вдруг ударил кулаком по карте.
- Пройдем! - крикнул он в бешенстве, и суженные Глаза его блеснули жаркой синевой. - То, что кажется для вас невозможным, для нас возможно. Мы пройдем как раз по этим вот местам, где так много ваших войск! И сегодня же ночью мы будем у линии фронта!
VII
С полудня неожиданно ярко засветило солнце. Там и сям в низинах, невидимые в непогодь, обозначались под раскидистыми ветлами большие и малые селения; ветер тянул от них, низко и порывисто, серенькие дымы. Волнистые поля неожиданно заблестели, точно покрытые глазурью. Одинокие вороны, задумчиво сидевшие до этого на заброшенных токах, начали взлетать против ветра. Если с озими поднимался заяц, глаз уставал смотреть, пока он, мелькая, скрывался на посветлевшем поле.
В длиннополом черном плаще, похожий на монаха, обер-лейтенант Рудольф Митман крупно шагал пустой кочковатой дорогой. Следом за ним шли фельдфебель и два рядовых немецких солдата с автоматами, а немного позади них шумно двигалась большая колонна русских в грязных ватниках и обтрепанных шинелях. Они шли без оружия. За плечами у них болтались пустые вещевые мешки да задымленные котелки. Это были озеровцы. Двигались они в колонне поротно. За каждой ротой стучали по мерзлой земле две немецкие повозки, запряженные парами дюжих ломовых коней; из-под брезентов на многих повозках виднелись ломы и лопаты. По обе стороны колонны и позади нее шли немецкие солдаты с винтовками, автоматами и даже ручными пулеметами.
Обер-лейтенант Митман, борясь с ветром, поднялся на крутой пригорок. Впереди, в большой котловине, залитой солнцем, показалась деревня. С пригорка хорошо было видно, как по деревне, по ее пепелищам бродили группы немецких солдат и передвигались темные немецкие танки.
От деревни навстречу колонне летела, встряхиваясь на кочках, приземистая легковая машина, раскрашенная в серо-желтые осенние тона. Когда она подошла совсем близко, Рудольф Митман, щелкнув каблуками сапог, повернулся к ней и вскинул к виску два пальца. У машины зашипели тормоза. Открылась дверца. Держась за ручку, пожилой седоватый немецкий офицер, в фуражке с необычайно высокой тульей и в накидке с куньим воротником, выглянул из машины, спросил с одышкой:
- Пленные?
- Так точно, господин полковник!
- Куда ведете?
- На позиции сорок седьмой пехотной дивизии, господин полковник! быстро, но четко отрапортовал Митман. - В район пункта Еловка.