– Александр Ильич, туфли тоже надо сменить. Мы пройдем в обувной отдел, ну… а вы… как всегда?
Банкир раздраженно кивнул. Вышколенная Регина вышла из образа. Ирине вовсе не обязательно знать, что Александр Ильич Вербицкий довольно частый гость в отделе женского платья и все тут знают не только его имя-отчество, но и то, что после выбора женщиной этого самого платья он непременно идет в ювелирный – за соответствующим украшением. Заведующая секцией поняла, что дала промашку, густо покраснела и попыталась реабилитироваться:
– Я только хотела подсказать, что секция мужских аксессуаров переехала на второй этаж.
– Спасибо, – бросил Регине через плечо Вербицкий. – Мне не нужны мужские аксессуары. Я пойду… пройдусь по другим отделам и… минут через десять… вернусь. Вам хватит времени, чтобы подобрать обувь и… сумочку?
Бедная Регина подобострастно кивнула.
В ювелирном отделе Александр Ильич довольно быстро выбрал колье с крупными аметистами почти в тон платью и серьги к нему. Кольцо с браслетом он брать побоялся, поскольку они могли оказаться не по руке Ирине, а простенькие сережки он заметил в ее ушах еще в кафе «У Петровича». Когда Вербицкий уже возвращался в отдел вечернего платья, стал вдруг беспокоиться о том, как бы не оказалось мало колье. Конечно, они запросто могут поменять его на другое, но…
Колье оказалось Ирине точно по шее. Александр Ильич видел, как женщина боролась с собой. С одной стоны, она не могла не видеть, как похорошела в этом платье, с другой – ей явно не нравилось то, что богатый мужчина наряжает ее, как свою содержанку. И все же красота наряда заставила Ирину улыбнуться. Видимо, она приняла решение провести этот вечер так, как хочется Вербицкому. Ясно же, что больше они не встретятся.
Банкир разглядывал Ирину, явно любуясь, и она это видела, а потому приняла самую независимую позу и похорошела еще больше.
– Знаете… – Регина хотела опять назвать Вербицкого по имени-отчеству, но вовремя остановилась, будто бы для того, чтобы откашляться, и сказала: – Вообще-то, у нас сейчас Джексон… он мог бы сделать вашей даме прическу…
– Ну и где же он? – ухватился за идею Вербицкий. Если Ирину перечесать, то исчезнет то сходство с бывшей женой, которое его одновременно и притягивает, и основательно мучает.
– Кофе пьет в кафетерии. – Регина показала рукой напротив, где за стеклянной стойкой стояло несколько таких же стеклянных круглых столиков.
Надо сказать, что Джексоном прозывался известный в Питере имиджмейкер и стилист Вася Ким. В жилах маленького и тощенького Васиного организма текла такая буйная помесь разнообразных кровей, что свою национальность он, пожалуй, и сам определить бы не смог. Тот кореец, который дал ему фамилию, приходился ему отцом условно. Но от матери, на четверть татарки, на другую четверть бурятки, на третью – русской, а на четвертую – вообще неизвестно кого, Вася получил высокие скулы, узкие глаза, иссиня-черные прямые волосы, приплюснутый широкий нос, вывернутые плоские губы и лимонно-желтую кожу. Смириться с собственным имиджем талантливый имиджмейкер никак не мог, а потому, опираясь на опыт знаменитого Майкла Джексона, в самой лучшей косметологической клинике России переделал себе нос, изменил разрез глаз на европейский, а губы сделал маленькими и пухлыми. Самостоятельно он выкрасился в блондина и завил волосы мелким бесом. От собственно Васи Кима осталась лишь щуплая низкорослая фигурка да лимонная кожа. Можно было бы, конечно, высветлить и ее по почину великого Майкла, но, во-первых, дороговато, а во-вторых – все знают, что Джексон с этого имеет – одни болячки и респиратор на носу. В общем, Вася остался желтокожим. Увеличивать длину ног и наращивать мускулатуру он не собирался вообще, поскольку его любимая женщина была настолько маленькой, худенькой и прозрачной, что Вася на ее фоне смотрелся очень даже упитанным и крепким мужиком. На кличку Джексон он откликался охотно, потому как, ежу ясно – быть Джексоном – гораздо более стильно, нежели каким-то корейско-бурятским Васей Кимом.
Вербицкий только успел повернуть голову в строну кафетерия, а искомый Джексон уже сам приветливо и темпераментно махал ему рукой. Регина сделала ему зазывающий жест, и Вася, не заставляя себя долго уговаривать, шмякнул чашкой о тарелку, вывалился из кафетерия и, улыбаясь всем своим маленьким ртом, чрезмерно распахнутыми в мир глазами и даже, казалось, остреньким джексоновским носиком, пошел навстречу Александру Ильичу.
– Мое почтение питерским банкирам! – высоким голосом провозгласил он и протянул Вербицкому руку для пожатия.
Александру Ильичу ничего не оставалось делать, как пожать протянутую руку и даже похлопать стилиста по узенькому плечику, обтянутому невероятно узким и коротким джемперком, который, с точки зрения нормального человека, гораздо лучше и естественней смотрелся бы на ребенке лет пяти.
Вербицкий искоса взглянул на Ирину. Ему показалось, что женщина улыбается понимающе и несколько презрительно. Скорее всего, она, как человек среднего достатка, презирала как банкиров в темных костюмных тройках, так и стилистов в детских джемперках. Она наверняка говорила себе сейчас что-то вроде того: схожу, пожалуй, сегодня в их обезьянник, будет потом о чем рассказать на работе.
А Джексон между тем мгновенно просек, зачем его выдернули из кафетерия, и ходил вокруг Ирины, будто тощий изголодавшийся кот, почуявший запах говяжьей печенки.
ЧАСТЬ III
– Вась, только по-быстрому… Мы и так уже здорово опаздываем! – попросил его Вербицкий, понимая, что Джексон уже ни за что не отпустит свою жертву. У него уже вздувались крылья искусственного носа в предвкушении интересной работы.
– Тут дел-то минут на десять, – сказал он, продолжая хищно оглядывать Ирину.
У той сделались совершенно больные от настоящего испуга глаза. Глядя на суетящегося вокруг нее кудреватого гнома, она боялась, что он причешет ее в собственном же игрушечном стиле.
– Не бойтесь, Ирина! – попытался успокоить ее Вербицкий. – Джексон – мастер своего дела! Не пожалеете!
– Но здесь вопрос нужно решать радикально: или – или! – решительным тоном заявил стилист.
– Это в каком же смысле? – опять испугалась Ирина.
– Я предлагаю стрижку! – Джексон повернулся к Александру Ильичу, так как был уверен, что очередная дамочка банкира права голоса не имеет.
Вербицкий улыбнулся своей спутнице как только мог успокаивающе и сказал:
– Соглашайтесь, Ирочка! Вы станете еще краше, вот увидите!
Она задержала на нем взгляд, когда услышала свое уменьшительное имя, а потом вдруг решительно тряхнула головой и вытащила из скрученного на затылке узла шпильки. Белокурые волосы окутали плечи женщины, которая как-то бесшабашно произнесла:
– А-а-а-а… Режьте!
Пожалуй, Вербицкому было жаль ее прекрасных волос, но… В общем, она должна перестать походить на Галю, и стрижка в этом деле вариант не только радикальный, но еще и спасительный.
Джексон действительно знал свое дело. В довольно тесной примерочной кабинке, молниеносно работая ножницами, которые, как фокусник, непостижимым образом достал из недр своего узенького одеяния, он сделал Ирине стрижку минут за семь. Женщине, которая всю жизнь убирала волосы со лба, он выстриг густую длинную челку, которая спускалась от середины головы до самых бровей, почти совсем оголил уши, а затылок сделал коротким, как у мужчин, оставив две тонкие длинные пряди возле щек и одну – спускающуюся на спину на всю глубину декольте вечернего платья.
Любовно оглядывая готовую работу, он сказал:
– Регинка, а ну тащи мой кейс!
Регина беспрекословно подчинилась. Получив заказанное, Джексон вытащил из кейса коробочки с косметикой и, приговаривая: «Тут и красок-то надо чуть-чуть! Самое важное – губы! На них и будем делать акцент», принялся за работу. Не прошло еще и пяти минут, и перед Вербицким стояла уже не малознакомая официантка второразрядной кафешки «У Петровича» Ирина Кардецкая, а совершенно незнакомая дама-инферно: с глубокими и в то же время прозрачными тенями под нижними веками и с ярко-лиловыми блистающими губами в тон аметистам на шее и в ушах.