Где сейчас женщина, я не знал; знал лишь, что она покинула дом незадолго до нас.
— Мариэн Ларусс ты не убивал, — констатировал я, когда на том берегу в поле зрения проявился какой-то дом.
Со двора на нас загавкала собака; в вечернем воздухе хорошо было слышно тонкое позвякивание цепи. На крыльце затеплился свет, показался силуэт мужчины, который добродушно прикрикнул на пса, чем вызвал мою приязнь. Видно было, как он треплет собаку по загривку, а та в ответ преданно виляет черным хвостом. Меня томила усталость. Я будто приближался к концу всего сущего, а эта водная гладь была Стиксом, через который я, в отсутствие мифического лодочника, вынужден переправляться самостоятельно. И едва лодка врежется в берег, как я сойду в подземный мир и затеряюсь в непостижимом лабиринте его пустот.
Я повторил свой вывод.
— Да какая теперь разница, — отмахнулся Терей.
— Для меня существенная. Быть может, и для Мариэн это играло роль, когда она уходила из жизни. Но ты ее точно не убивал. Ты все еще сидел в тюрьме.
— Говорят, ее убил мальчик. И он теперь никак не сможет возразить.
Я перестал грести. Незамедлительно щелкнул курок.
— Мистер Паркер, не заставляйте меня стрелять, — перешел Терей на прежний, чуть официальный тон.
Так и не взявшись за весла, я поднял руки:
— Ведь это она сделала? Мелия убила Мариэн Ларусс, а в результате погиб ее родной племянник, твой сын.
Прежде чем что-либо сказать, Терей задумчиво на меня поглядел.
— Она знает всю реку, — сказал он, — все болота. Бродит по ним. Иногда ей нравится смотреть, как народ пьет и сквернословит. Наверно, это напоминает о том, что у нее отняли. Это была просто глупая удача — что она той ночью увидела, как мечется по лесу Мариэн Ларусс. Только и всего. Ее она узнала по снимкам из газет — любит разглядывать фотографии красивых женщин, — и она не упустила случая. Так что просто глупая удача, — повторил он.
Разумеется, все было не так. Сама история этих двух семей, Ларусс и Джонс — пролитая кровь, загубленные жизни — наглядно свидетельствовала: в том, что сводит их, нет места таким простым и однозначным вещам, как удача или совпадение. На протяжении двух с лишним столетий они были роковым образом связаны между собою взаимной, направленной на уничтожение враждой, которую обе стороны, возможно, сознавали лишь отчасти. Вражда эта подпитывалась прошлым, позволявшим одному человеку угнетать и унижать другого, что в свою очередь неизменно и неизбежно разгоралось пламенем незабываемых обид и выбросов встречной агрессии. Их пути в этом мире были переплетены, они пересекались в судьбоносные моменты истории штата и жизни самих семейств.
— Она знала, что юноша, который был с Мариэн, — ее племянник?
— До смерти девушки ни разу его не видела. Я… — Он на секунду осекся. — Я уже говорил: что у нее на уме, мне неизвестно. Но ведь она грамотная. Она и газеты почитывала, и передачи по ящику посматривала вечерами.
— Вы могли бы его спасти, — сказал я. — Явившись с ней в полицию, вы могли бы спасти Атиса. Никакой суд не признак бы ее виновной в убийстве. Она умалишенная.
— Нет, я не мог этого сделать.
Потому что не смог бы тогда продолжить истребление насильников и убийц женщины, которую любил. В конечном итоге он был готов ради мести пожертвовать собственным сыном.
— Это ты убил остальных?
— Мы вдвоем.
Он спас ее и уберег от опасности, а затем убивал в отместку за нее и за ее сестру. В каком-то смысле он отдал за них жизнь.
— Так было надо, — произнес он, словно угадывая направление моих мыслей. — Это все, что я могу сказать.
Я вновь начал грести, глубоко, по дуге погружая весла, и казалось, что капли спадают в реку с невероятной медлительностью, растягивая каждое мгновение — все длиннее и длиннее, пока мир наконец не остановится, а весла не застынут в воде, равно как и птицы посреди полета, и мошки соринками на фотографиях, и дальше вперед мы уже не двинемся и не окажемся на краю той темной ямы с вонью горелого моторного масла и сточных вод.
— Осталось только двое, — произнес Терей словно невзначай. — И все кончится.
Непонятно, себе он это сказал, мне или кому-то невидимому. Я поглядел на берег, едва ли не ожидая увидеть там тенью скользящую вровень с лодкой фигуру, сгорающую заживо от боли. Или ее сестру со сломанной челюстью: голова изуродована, но глаза дикие и яркие, светящиеся яростью столь же свирепой, что и пламя, которое поглощало ее сестру.
Но нет, виднелись лишь тень от деревьев и меркнущее небо, да еще воды жемчужно поблескивали осколками рано взошедшей луны.
— Вот здесь мы выходим, — прошептал Терей.
Лодка приближалась к левому берегу. Когда она ткнулась в землю, сзади раздался всплеск: Терей уже выпрыгнул из лодки. Жестом он велел мне идти к деревьям, и я пошел. Штаны у меня намокли, в ботинках чавкала болотная жижа. Лицо распухло от москитных укусов, а незащищенная кожа спины и груди жутко чесалась.
— Откуда ты знаешь, что они будут там? — спросил я.
— Обязательно будут, — заверил он. — Я обещал им две вещи, которых они ждут не дождутся: ответ, кто же убил Мариэн Ларусс…
— И?
— И вас, мистер Паркер. Они решили, что от вас больше никакой пользы. Этот мистер Киттим — сдается мне, вы для него уже покойник.
Похоже на правду. Киттиму отведена роль в финале срежиссированной ими драмы. Эллиот заманил меня сюда якобы для выяснения обстоятельств смерти Мариэн Ларусс и выгораживания Атиса Джонса. На самом же деле (и по тайному сговору с Ларуссом) надо было выяснить, связано ли как-то ее убийство с неприятностями, вдруг посыпавшимися на шестерку повес, которые шутки ради изнасиловали сестер Джонс, после чего одну из них забили до смерти, а другую сожгли.
Мобли работал на Бауэна, и в какой-то момент Бауэн, очевидно, прознал о грехе его молодости, получив возможность помыкать Эллиотом и, возможно, Ларуссом-младшим. В общем, Эллиот должен был использовать Чарльза Паркера для добывания нужной информации, а Киттиму затем предстояло означенного Чарльза Паркера убрать. Если бы перед смертью я сумел раскрыть тайну тех убийств — что ж, честь мне и хвала. Если же нет, то я все равно не должен был дожить до получения гонорара.
— Ты им и Мелию сдашь?
— Ну уж нет. Я их убью.
— Один?
Зубы Терея блеснули в улыбке:
— Нет. Я же говорил: в одиночку такое не делается. Никогда.
Место было в точности таким, как его спустя все эти годы описал Поведа. Вот сломанный забор (несколько дней назад я его огибал) с расстрелянной из мелкашки табличкой «ПРОХОДА НЕТ». Повсюду карстовые воронки — одни небольшие, замаскированные растительностью, другие такие огромные, что в них провалились целые деревья. Уже через пять минут ходьбы ощутился затхлый химический запах. Поначалу он был просто неприятен, но по мере приближения к дыре от него уже пекло в ноздрях и слезились глаза. Вокруг раскидан был мусор, который даже ветер брезговал шевелить, и скелетами торчали иссохшие деревья с серыми стволами; от них по известняку пролегали змеистые тени. Сама дыра была метров семи в окружности и такая глубокая, что дно терялось в темноте. Края ей оторачивали сорные корни и травы, нисходящие куда-то вниз.
На той стороне воронки стояли двое, глазея в ее глубину. Эрл Ларусс-младший и Киттим. Второй был без своих фирменных очков (наступили сумерки); именно он первым почуял наше приближение. Его лицо оставалось бесстрастным, даже когда мы подошли и остановились, глядя через яму. По мне Киттим лишь скользнул глазами; его внимание было приковано к Терею.
— Вы его знаете? — спросил он Эрла не как подчиненный, а скорее как шеф.
Тот в ответ покачал головой. Киттиму это не понравилось — точнее, не понравилось то, что у него нет нужных сведений для четкой оценки ситуации.