Прикрывая заколоченные окна, на втором этаже криво висел плакат «Слава народу-победителю!», а из-под застрехи траурно свисал флаг неопределенного цвета. Прокл представил ветеранов, стариков с печальными глазами в мешковатых старых пиджаках, грустно звенящими фронтовыми наградами среди этих развалин 9 Мая, и ему стало жарко от злости и стыда.
— Значит, говоришь, библиотеку приватизировал? — ласково переспросил Прокла Тарара, директор некогда преуспевающего, а ныне бесславно умирающего во имя торжества рыночных отношений совхоза, и, внезапно яростно сверкнув очами, заорал: — а хрен поперек морды не хочешь? Ты кирпич добывал, ты за лесом в Тюмень ездил, ты ее методом народной стройки возводил, буржуй сопливый?
Тарара вскочил с кожаного, скрипучего, как седло, кресла столь порывисто, что от его костюма образовалось пыльное облако. Вдохнув прах родных дорог, директор закашлялся, яростно и надсадно.
Если бы Тарара не завелся с полуоборота, а спокойно поговорил с ним, Прокл конечно же отказался бы от претензий на новостаровскую библиотеку. Фиг с ней, только и убыток, что билет на автобус. Но не зря болельщики звали его Мотоциклом без мотоциклиста: когда на нем фолили, его несло, как с горы без тормозов.
— Ты чего раскукарекался, петух радикулитный? Вставную челюсть не заказал, а вякаешь. Я сейчас всю вашу облезлую деревню вместе с лужами и тебя с конторой в придачу куплю…
Что он говорил дальше, сам потом не помнил. Так с ним бывало всегда, стоило получить пас чужой половине: глаза квадратные — и прет напролом к воротам, ничего вокруг не видя и самого себя не помня.
Но в разгар очищающей душу брани Прокл увидел то, что его мало сказать удивило, но и напугало. Внимательно слушая наглого гостя, директор барабанил по столу пальцами. И пальцев на правой руке у него было шесть. Эту руку он не однажды протягивал юному Проклу, вручая грамоты и дипломы за спортивные успехи, и ничего лишнего в ней не было. Это неприятное открытие так поразило Прокла, что неожиданно для себя на пике виртуозного, вдохновенного сквернословия он спросил задушевно и тихо:
— Как дела, дядя Петя?
Посмотрел на него Тарара туманно и ответил с ухмылкой:
— Не знаю я, какие дела у дяди Пети.
Эти знакомые незнакомцы начинали утомлять Прокла.
— Разве вас не Петром Федоровичем зовут? — спросил он.
— Что же ты в кабинет-то ввалился, не узнавши, как человека зовут, — пожурил его директор, похожий на Тарару, и добавил с одобрением: — где так матюгаться научился, гром небесный? Идем, осмотрим объект.
Запах книг таинственен и странен. Он смешивается с запахом ветра, тоненько плачущим в трещинке оконного стекла. Ветер собрал все на своем пути: сладковатый запах свежераспиленного дерева, горьковатое полынное поле, запахи штормящего соленого озера. Запахи детской мечты, тоскующей по неизведанному в родном захолустье.
Она вышла из-за стеллажей, будто из недоступного книжного мира.
Такой женщины не могло быть в Новостаровке.
Такой женщины не могло быть вообще.
Такая могла лишь присниться, ее можно было лишь вообразить.
За спиной женщины в светлом окне без штор и занавесок под выцветшим от зноя небом над зелеными волнами озера чайка изо всех сил махала ослепительно белыми крыльями, оставаясь на месте. И в ту секунду, когда она устала бороться с ветром, ее стремительно сдуло в высокую бездну. Птица словно растворилась в небе. Кусты акации гнулись, вымаливая хорошую погоду, и царапались в стекло.
Тяжелые, пропитанные солнечным светом волосы. Открытое милое лицо. Невероятно синие и теплые глаза за льдинками очков. Плавные, нежные линии. Скромность и женственность.
— Здравствуйте, Додон Додоныч, — поздоровалась библиотекарша с пыльным и печальным директором. — Здравствуйте, — так же доброжелательно поздоровалась она с незнакомцем.
Ее голос томительно и нежно резонировал в сердце, в груди дрожала басовая струна. Прокл чувствовал себя сопливым пятиклассником.
— Вы из газеты? — спросила она и, не дожидаясь ответа, пожаловалась, как родному. — Ой, у нас столько проблем, столько проблем…
И она улыбнулась. Не как улыбаются женщины мужчинам. Без всякого подсознательного намека. Таких милых, обаятельных, искренних женщин, не подозревающих о своей неотразимости, можно встретить только в забытых северных селах.