Дивизия шла, но связь с Ургой все еще не хотела порываться. На следующий день дивизию нагнал на автомобиле Сипайлов с несколькими своими приближенными. Черная тень «Макарки-душегуба» все еще не хотела расставаться с дивизией, и у многих тяжело стало на душе. Сипайлов пробыл с полчаса. О чем-то доложил барону и умчался назад. «Макаркин» след скоро отыскался. В дивизии от сипайловского шофера уже узнали, что накануне он задушил полковника Лихачева за то, что последний якобы напился пьян и зарубил шашкой собаку. Это была официальная причина – для Унгерна, а действительная – Сипайлов свел с Лихачевым старые счеты. Узнали и дальше, что «Макарка-душегуб» приезжал с докладом, что он обнаружил преступление Архипова. Якобы Архипов скрыл золото и серебро: серебра 1 пуд 15 фунтов, а золота 1 пуд и оставил их в Урге у приятеля. Сипайлов этим свел счет за сестру Архипова. В это время Архипов был помощником командира 1-го конного полка у войскового старшины Парыгина. Несчастный не знал о своем близком и страшном конце и спокойно ехал с полком. Дивизия стала на ночевку. Архипов прислал к есаулу М. записку: «Приходи. Есть хорошая закуска и хороший коньяк». Архипов помещался вместе с Парыгиным, и когда М. вошел в палатку, то нашел там полный кавардак. Все было перевернуто вверх дном, закуски лежали на земле; Архипова не было. Предчувствуя недоброе, М. бросился искать его, и скоро ближайшие казаки рассказали ему, что в палатку вскочили Бурдуковский с помощником, связали Архипова и увели в ближайший лесок. Есаул М. бросился туда… Лес зловеще шумел. О чем-то негодующе торопливо говорили его листья, а на одной высокой осине, густо озаренной багровыми лучами солнца, медленно качался труп войскового старшины Архипова. На плечах его тускло поблескивали серебряные погоны… Глаза его были страшно выкачены наружу, и чернел далеко высунутый язык… Жуткое зрелище! М. схватился за голову и бросился бежать от страшного места. Через час вся дивизия уже знала о страшной кончине Архипова и глухо негодовала. Войсковой старшина Архипов считался одним из лучших офицеров, которого казаки считали старшим братом. Сипайлов был уже далеко.
Дивизия шла на Троицкосавск, куда 4 июля должен был с левой стороны Селенги подойти с бригадой генерал Резухин, чтобы общими силами сбить красных с этого крупного стратегического пункта. Резухин вышел из Урги ранее дивизии на несколько дней. Дивизия шла переменным аллюром, а в авангарде шел монгольский дивизион Най-дин-гуна. Этот молодой монгольский начальник принес первое несчастье. Он, без приказа Унгерна, решил молодецким налетом сбить красных и захватить Троицкосавск, бросился в атаку, потерял массу убитых и раненых и был отброшен с троицкосавских сопок.
Была ночь темная, дождливая и ветреная. Дивизия не могла разжечь костров, мокла и дрожала от холода. Барон уже получил вести о поражении монгол и ходил по лагерю злой, как потревоженный сатана. В лагерь прискакали раненые монголы, и один из них случайно попался на глаза Унгерну.
– Ты чего? – спросил барон.
– Та ваше превосходительство, та я это ранен.
– Ну, так иди к доктору.
– Та это он не хочет меня перевязку делать.
– Что?!! – заорал барон. – Доктора Клингеберга ко мне! – пустил он по лагерю.
Прекрасный хирург и дивный администратор доктор Клингеберг, создавший в Урге образцовый госпиталь, доктор, у которого за это время не было ни одной смерти, доктор, относившийся к своим обязанностям идеально честно, подошел к барону.
– Ты, мерзавец, почему не лечишь раненых?! – закричал Унгерн и, не прослушав объяснений, ударил ташуром по голове бедного доктора.
Доктор упал. Тогда барон стал бить его ногами и ташуром, пока несчастный не впал в бессознательное состояние. Унгерн быстро ушел в палатку, а Клингеберга унесли на перевязочный пункт. Дивизия мрачно молчала, но о состоянии доктора в эту ночь никто не говорил. Только наутро к Унгерну пришла сестра милосердия и сказала:
– Разрешите эвакуировать доктора?
– Почему? – резко спросил барон.
– Вы ему вчера переломили ногу, и его положение очень серьезно, – со страхом объяснила сестра.
– Хорошо. Отправьте его в Ургу и сами поезжайте с ним, – коротко бросил Унгерн.