Прошел час, два, наступил вечер. В лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения с неудобной позиции.
Барон разделся, голым сходил на реку, выкупался и вернулся обратно в палатку. Он зажег свечку, взял книжку, лег и стал читать. Офицеры сидели на ветках.
Прошел еще час. Барон потушил свечу и лег спать. Положение становилось все более печальным. Сидеть было мучительно, и есаул М. стал стонать. Он громко охал, стонал, шумел ветками и изредка бросал сучки в унгерновскую палатку. Барону это мешало спать, он ворочался на походной кровати, но М. продолжал жаловаться на судьбу и бросал в палатку сучки и ветки.
Наконец Унгерн не выдержал, встал, вышел из палатки, голым подошел к дереву и тихо сказал:
– Макеев!
– Я, ваше превосходительство! – донеслось в ответ с куста.
– Слезай и иди спать.
Есаул сорвался с дерева и упал.
– Ты ушибся? – спросил барон.
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – мрачно ответил тот и быстро пошел от дерева.
Остальные же просидели до обеда следующего дня.
Десять дней стояли на реке Селенге. Подошли обозы, пригнали монгольский скот, и жила Азиатская дивизия в полном достатке. Был июнь месяц, таинственно шумел лес, с гор тянуло прохладой; струи Селенги были чистые и холодные. Купание шло целыми днями. Настроение у всех было хорошее, и только Унгерн ходил злой и молчал. На нем сильно отразился разгром под Троицкосавском и нелады с генералом Резухиным.
Среди реки находился небольшой островок, и однажды казаки увидели, что в тальнике этого острова появился маленький козленок. Он жалобно блеял, потеряв мать, и третья сотня шумной ватагой поплыла к островку, поймали бедного козленка и притащили его через реку. Казаки решили подарить гураненка барону, и вахмистр с двумя казаками повел козленка к палатке Унгерна. Барон собирался куда-то ехать и стоял около поседланной лошади.
– Ваше превосходительство, от третьей сотни гураненка, – сказал, вытянувшись, вахмистр.
– Для чего? – резко спросил Унгерн.
Казаки смешались и наконец враз заговорили:
– Ваше превосходительство, вы его прикажите зарезать, и у вас славное жаркое будет…
– Болваны, разве беззащитных бить можно? Людей нужно бить, а не животных. Отпустите козу, – гневно бросил барон.
Ошеломленные казаки отпустили козу; она вихрем взметнулась над лагерем, бросилась в реку и поплыла вдоль нее. Барон долго смотрел вслед отпущенной козе, потом вздохнул, опустил голову и ушел в палатку. До утра он не выходил из нее.
Вся дивизия была поражена этим случаем и горячо обсуждала слова Унгерна. Душу его понять никто не мог.
Дивизия продолжала стоять, пока над ней не стали кружиться аэропланы и бросать бомбы. Во время бомбардировки один казак был ранен в голову.
Аэропланы стали появляться каждый день, и, так как на крыльях последних виднелись красные круги, Унгерн решил, что аппараты японские. Он приказал готовиться к походу на Верхнеудинск. И несмотря на то что в дивизии осталось две пушки, мало снарядов и вообще дивизия технически уже не представляла прежней силы, а на Гусином озере, недалеко от Верхнеудинска, стояли крупные части красных, барон решил разбить их и занять Верхнеудинск.
Поход начался сопровождаемый аэропланами, которые все еще считали японскими. Пока в один из походных дней, в степи, на взмахи белыми простынями аэропланы снизились, покружились над дивизией, потом быстро взметнулись ввысь и начали ураганную бомбардировку унгерновцев. Аэропланы были красные.
После этого дивизия приняла походный порядок – «справа рядами на дистанцию двух лошадей» и этим спасалась от бомбардировки.
Степь кончилась, снова втянулись в лес и здесь уткнулись в бездонное болото – трясину. Для обхода требовались десятки верст, и Унгерн решительно приказал: «Шашки вон! Рубить лес, делать гать».
Заговорил неистовым шумом лес, падали деревья, скреплялись, и быстро воздвигалась гать. И по этой опасной, колышащейся гати перевезли пушки, обозы, перевели лошадей. Это стоило большого труда, мучений и опасностей, но трясина шириной в 600 шагов была пройдена.
Пошли вверх по реке Селенге, пока не попали в скалы и обрывы, где дороги уже не было, а вилась узкая тропинка для пешехода и одной лошади. Разведка дороги донесла Унгерну, что пройти здесь невозможно, но барон, обозвав разведчиков дураками, приказал артиллеристам двигаться по узкой тропе, а обозам идти в обход. Артиллерия проходила горную щель необычным способом. Одно колесо орудия и зарядных ящиков шло по тропинке, а второе веревками и баграми люди держали на весу. Было более чем рискованно и опасно, но пушки проскочили щель, и дивизия переменным аллюром двинулась к Гусиному озеру. Наступила ночь. Горели на небесном своде сибирские звезды, пахло кедром, сосною, воздух был мягок и освежающ, как глоток воды из холодного горного источника. До Гусиного озера оставался переход. Дивизия остановилась на ночевку. Завтра будет сильный бой, и многие уже не увидят мерцающих звезд и не будут дышать чистым таежным воздухом.