— И потому помни, что врагов у тебя во множестве, бо зависть человеческая границ не имеет. Всё, я закончил, спасибо, Григорий, — и, повернувшись к Mama, добавил по-французски:
— Mama, распорядись, пожалуйста, чтобы этому доброму человеку дали три… нет, даже пять рублей! А я прилягу немного, устал.
Сказал, сложил альбом, и пошел к выходу. У двери обернулся:
— Русским царям доступно многое. Я пока не царь, но… Должен предупредить тебя, братец: стерегись гусей! От них тебя ждет опасность великая!
Сказал, и увидел, что и Mama, и Распутин переглянулись с облегчением: мальчонка, он и есть мальчонка, важничает, интересничает, но не стоит принимать всерьёз его слова. Гусей, как же! Видали мы гусей, видали и едали.
Я и сам не знаю, отчего ляпнул пророчество. Легло вдруг на язык.
Поднялся к себе. Вот ещё одна опасность — лестница. И мои комнаты, и комнаты сестёр на втором этаже дворца. Оно, конечно, невелик путь, и если идти медленно, вреда никакого, а всё же нехорошо.
Пришёл, и в самом деле уснул. Устал очень. Со стороны — подумаешь, карандашом по бумаге водишь, это ведь не дрова колоть.
Не дрова.
И потому проснулся я к обеду, а обед здесь поздний, в двадцать первом веке его бы считали ужином.
И за обедом явственно ощущалось напряжение, исходящее от Mama. Она смотрела на меня только когда думала, что я этого не вижу, но стоило мне взглянуть ей в лицо, притворялась, будто я ей вовсе не интересен. Более того, будто меня здесь и вовсе нет.
Что ж, я этого ожидал.
Взаимоотношения внутри императорской фамилии — дело сложное. Архисложное, как любил, вернее, любит говорить один политик. Глава императорской фамилии Papa, с этим никто не спорит, а вот за второй номер идёт битва. Бабушка, Мария Фёдоровна, считает вторым номером себя, она ведь мать Императора. А Mama — себя, она ведь жена Императора. И это не просто битва. Например, бабушка не отдает Mama драгоценности Короны, что для Mama и обидно, и унизительно. Тут ведь как? Тут ведь так: у членов императорской фамилии есть собственность личная, принадлежащая им безраздельно, и есть собственность служебная. Вот этот дворец, как и прочие — собственность служебная, и принадлежит Papa поскольку, поскольку он император. И знаменитые драгоценности императорской фамилии тоже служебные, принадлежат Империи, а не лично им. Бабушка лучшие из них не передала новой Императрице, а держит при себе, показывая тем самым, что она выше в иерархии.
Но я думаю, это неправильно. Я думаю, более того, я уверен, что номер два — это я. Потому что я, и никто другой, буду следующим императором. Теоретически, конечно. Если доживу. Спрашивать напрямую я не спрашиваю, но читаю исторические книги. Собственно, акт о престолонаследии Павла Первого на то и направлен, чтобы всякие жёны и матери не могли перехватить трон. Он, Павел, Первый своего имени, испытал это на себе.
Но я — маленький. Восемь лет — это восемь лет. Вот меня всерьёз и не воспринимают.
Значит, что?
Значит, нужно сделать так, чтобы воспринимали. Времени на раскачку у меня мало. Совсем мало. И потому следует не избегать выяснения отношений, а, напротив, стремиться к ним.
Обед у нас без изысков. Сегодня куриный супчик с вермишелью, пожарские котлетки или паровые тефтельки на выбор, варёная картошка и яблоки на десерт. Мне вместо супчика подали крем Дюбари, а вместо котлет — осетрина флорентин. То бишь суп из цветной капусты и рыбу со шпинатом. А на третье свекольный сок пополам с морковным. Мой любимый цвет, мой любимый размер. Я сам составляю своё меню. В двадцатом веке не осетрина, а минтай, а так то же самое. Почти.
Ужин прошёл в прохладной обстановке.
По окончании Papa сказал, что ему нужно со мной поговорить.
Ну, вот и пошел процесс…
Разговор имел место быть в Малой библиотеке.
— Алексей, Mama сказала, что ты был непочтителен с отцом Григорием, — начал Papa.
Mama, сидевшая рядом, скорбно поджала губы, мол, да, увы, непочтителен.
— Отцом Григорием? Разве Григорий — духовная особа, разве он рукоположен?
— Он в этом не нуждается, — сказала Mama.
— Это вы так решили, Mama? — отныне и впредь я с Mama на «вы». — А что думает Русская Православная Церковь?