Но сегодня послов нет. Представлялись банкиры. Три десятка банкиров Москвы и Санкт-Петербурга.
Прежде с банкирами общаться мне не приходилось, да и банкиров я знал всего ничего, благодаря телевизору-интернету. Не любят светиться банкиры. Ещё карикатуры из старых журналов: толстяки во фраках и цилиндрах.
Сегодняшние тоже все во фраках, но средней упитанности, толстяков всего двое. И, в отличие от карикатур, лица у всех умные. На меня поглядываю мельком, их интересует Papa.
От имени банкиров некий Архипов произнес проникновенную верноподданническую речь, очень короткую, Papa милостиво поблагодарил, на том представление и завершилось.
Итог? А итог — миллион рублей, которые банкиры передали в память трехсотлетия дома Романовых на дела благотворения. Сразу вспомнились купцы из «Ревизора», которые с покаянием пришли к Городничему.
После представления у Papa выдалась свободная минута, и он поговорил со мной. Поинтересовался, чем я занимаюсь и во что играю.
Я ответил, что играю в солдатики вместе с Колей Деревенко. Papa беспокоится, что я мало отдыхаю, что переутомляюсь, а за этим я видел тревогу — не наступит ли очередное обострение.
Я бы и сам хотел знать. Витаминная диета это хорошо, ортезы тоже хорошо, неспешность в движениях просто замечательна, но знать бы где упасть, можно и соломки подстелить.
Или солому стелить — везде?
— Как ты, Алексей, понимаешь благотворительность?
— Благотворительность? Сотворение блага? Это хорошо, только есть благо и благо.
— Точнее?
— Можно устроить благотворительные столовые и кормить нищих. Вечно. А можно открыть побольше ремесленных училищ, чтобы люди с юности получали нужную профессию. И им хорошо, и Отечеству.
— У нас есть ремесленные училища.
— Создать новые, с упором на технику сегодняшнего дня, а пуще — завтрашнего. Автомобилям механики нужны? Нужны. Это сейчас автомобиль роскошь, а завтра будет обычным средством передвижения. Машины заменят лошадей не только на улицах, но и в поле. И в армии. И это будет скоро, совсем скоро. Потому механик без работы не останется, работы важной, работы высокооплачиваемой. Сколько зарабатывает механик вашего гаража?
— Интересная мысль. Но подобные училища — забота крупного капитала. Тех, кто производит и будет производить новую технику. Тебе нужны толковые работники — так расти их. Они станут приносить тебе прибыль. Прибавочную стоимость. И потому ремесленные училища не благотворительность, а средство увеличения прибыли.
Да, Papa и такие слова знает. А я нет. Я знаю кое-что, чего он не знает — не потому, что умней, и даже не потому, что знаю больше, а просто потому, что учился сто лет тому вперёд. Знаю, что… А что я знаю? Что я знаю из того, что может пригодиться здесь? Что для атомной бомбы нужен уран с атомным весом 235? Смешно.
— А вот если открыть санаторию… Санаторию для увечных воинов. Или для больных чахоткой детей, в окрестностях Ялты, например. Очень благотворительно.
— Санаторию можно, — согласился я.
— И назвать её Алексеевской, а?
— Вот этого не нужно.
— Почему?
— Моё имя не стоит связывать с больницами, с санаториями и тому подобными заведениями. Где больница — там и болезнь, для меня это лишнее. У вас, Papa, есть четыре великие княжны, для них быть покровительницами, шефинями санаторий и лечебниц вполне естественно.
— Да?
— Да! Вот если бы моим именем назвали ледокол, тогда… — и я мечтательно закатил глаза. Попросту посмотрел в потолок.
— А крейсер? Или даже линейный корабль?
— Нет. Военный корабль могут потопить в бою, и публикации в газетах о том, что «Цесаревич Алексей» пошел ко дну, для монархии будут вредны. И мне неприятно. Всем нам. Другое дело ледокол! «Цесаревич Алексей» провел караван судов Северо-Восточным Путем из Архангельска во Владивосток, или «Цесаревич Алексей» вызволил из ледового плена британский корабль, — для монархии будет полезно. И мне приятно. Всем нам.
— Интересная мысль. Но ледокол — это никак не благотворение.
— Для моряков — очень даже благотворение. Но, конечно, я не жду, что прилетит вдруг волшебник на голубом дирижабле, и бесплатно корабль сотворит. Нет. Не сейчас. А вот к совершеннолетию… если, конечно, у меня будет совершеннолетие, — закончил я со вздохом.
— Будет, разумеется, будет, — поспешил уверить меня Papa нарочито бодрым тоном.
— Не знаю, не знаю. Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна. Ешь пирожные, пей компот. А враг не дремлет, — заключил я глубокомысленно.