Но дядька Клим принес среди распечатанных писем одно особое. В большом распечатанном конверте — другой, поменьше, запечатанный. И как запечатанный, сургучной печатью, а на ней — плохо различимый, но несомненный герб.
Я взял конверт в руки. Ого! Это письмо от принца Вильгельма Прусского! О чем и написано в сопроводительном письме госпожи Панафидиной, владелицы и редакторки «Газетки» (да, редакторки, я здесь продвигаю феминитивы, что пока воспринимают, как причудливый каприз ребенка). Госпожа Панафидина уведомила, что не посмела вскрыть конверт коронованной особы, и пусть те, кому положено, решают сами. Воспитателям тоже не достало смелости вскрыть конверт. Значит это сделаю я.
Но сначала изучу.
Адрес написан по-французски. Его высочеству господину барону фон А. ОТМА, редакция «Газетка для детей» и так далее. Ага, высочеству, значит, знают, кто такой барон. Ну, еще бы не знать!
Я вскрыл конверт, аккуратно, ножницами, по краю. Нет, споры сибирской язвы в это время не рассылают, просто и конверт был красивый, и марка (начну-ка я собирать марки!), и не хотелось повредить содержимое.
Писал принц Вильгельм Фридрих Франц Иосиф Кристиан Олаф Прусский. Длинное имя. У нас куда удобнее: Алексей Николаевич, или Николай Александрович, или Александр Александрович, можно без фамилии, и так всё понятно.
Значит, принц Вильгельм. Ему шесть лет, о чем он пишет во первых строках. И ему очень понравилась наша сказка про поросят и волка. И он хочет переписываться с господином бароном А. ОТМА, и готов предложить ему искреннюю дружбу.
Что трогательно, написано по-русски. Может, и не сам Вильгельм писал, хотя почерк детский. Или написал кто-то другой, а Вильгельм переписал своей рукой? В любом случае то, что прусский принц обращается к русским родственникам по-русски, радует.
Тут пришли сёстры, и я показал им письмо.
— Это сын кронпринца Фридриха Вильгельма Виктора Августа Эрнста Прусского, и, следовательно, внук Фридриха Вильгельма Виктора Альберта Прусского, более известного как кайзер Вильгельм Второй, — сказала Ольга.
— И кто он нам — кузен, дядя, племянник? — спросил я.
— Для Papa кайзер — троюродный дядя, но он и двоюродный брат нашей Mama, то есть нам дядя. Его сын Вильгельм — наш кузен, а автор этого письма, получается, племянник. Многоюродный, но это мы опустим, — ответила Ольга, как самая сведущая в императорских родословных.
Ну, вот. Говорю же, все друг другу сыновья, дяди, племянники… Если женюсь, то на японской принцессе. Нужны свежие хромосомы!
— Будем отвечать? — спросил я.
— Непременно, — ответила Ольга.
— Ну, отвечайте, отвечайте.
И в самом деле, им, природным принцессам, лучше знать правила политеса.
А тут и лакей, Никита Сергеевич, пришел за мной. Papa зовёт. В Новый Кабинет. Значит, разговор будет серьёзный.
Так и вышло.
Прежде всего Papa предложил мне сесть.
Уже боязно.
Я сел.
— Алексей, с какой целью ты спросил господина Бьюкенена, говорит ли ли Джорджи… Говорит ли король Георг по-русский?
— С обыкновенной. Хочу знать, говорит, или нет. Это предосудительно — задавать подобные вопросы?
— Нет. Но послу такой вопрос задавать не стоило. Мог бы спросить у меня.
— Хорошо, спрашиваю. Говорит ли кайзер Вильгельм по-русски?
— Вилли? Нет, не говорит.
— А эти французы? Французский президент, как там его… по-русски говорит?
— Прежний, господин Фальер, не говорил. Нынешний, господин Пуанкаре — не знаю. Сомневаюсь. Но что это означает?
— Вы сами знаете, Papa. Нас не считают важными фигурами, во всяком случае, настолько важными, чтобы изучать наш язык. Один принц Вилли и старается.
— Принц Вилли?
— Внук кайзера, сын кронпринца. Он нам письмо написал, по-русски. Барону А. ОТМА. Насчет сказок.
— Видишь, всё не так уж плохо.
— Я и не говорю, что всё. Просто нужно было уточнить позицию господина Бьюкенена.
— И как? Уточнил?
— Вполне. Он, дорогой Papa, смотрел на тебя, как на шахматную фигуру.
— Тебе так показалось?
— Я так увидел.
— Может быть, может быть. Он дипломат, и мир для него — шахматная доска.
— Я неточно сказал. Он, дорогой Papa, смотрел на тебя, как на свою шахматную фигуру. Как будто решал, как тобой сходить, на какую клетку тебя поставить.
— Ну, это, Алексей, твоё воображение. Он бы, может, и не прочь, но так политика не делается. У каждой страны свои интересы, каждая страна их отстаивает.
— Я, дорогой Papa, в политике ничего не понимаю, мне восемь лет всего. Но в людях… В людях даже мой Джой разбирается, на злого скалит зубы, к доброму ластится, хвостом виляет. Мне, конечно, до Джоя далеко, но я тоже кое-что вижу. Если господину Бьюкенену будет нужно, он пожертвует тобой, как шахматист жертвует фигуру, даже королеву, ради достижения своей цели. Не из злодейских побуждений, просто сочтёт, что это будет на пользу его стране.