Полковник вздохнул.
— Аня, зайдите ко мне на минуту. Попросите свою подругу подождать. Аимка, вы можете идти, на сегодня все.
Аимка недовольно нахмурилась, услышав, каким тоном полковник обращался ко мне. Тем не менее она расправила плечи и зашагала по дорожке обратно к баракам. Я сказала Ирине, чтобы она подождала, и зашла с полковником в кабинет.
Брайтон сел за письменный стол. Под глазами у него были круги, и казалось, что он раздражен. Но это никак не повлияло на мою решимость. Работа по пересадке саженцев и сортировке писем для меня была не так важна, как Ирина.
Он погрыз кончик карандаша, потом навел его на меня и сказал:
— Можете спросить у моей жены, и она подтвердит, что я иногда принимаю поспешные решения. Но, приняв решение, я никогда не отменяю его. Возможно, Роуз забудет упомянуть только одно: еще ни разу не было такого, чтобы я ошибся. Так вот, относительно вашего приема на работу я принял решение в ту же секунду, как только увидел вас. Вы были честны и готовы упорно трудиться.
Полковник встал из-за стола и подозрительно близко подошел к карте Австралии. Я уж подумала, что сейчас услышу очередную лекцию на тему «демографического вопроса».
— Аня, если вы скажете, что ваша подруга не брала ожерелья, я поверю вам. Во всяком случае, я тоже в этом сомневаюсь и поэтому просмотрел ее дело. В деле вашей подруги, как и в вашем, есть письмо от капитана Коннора. Он написал о ее мужестве при спасении психически нездоровых пациентов во время тайфуна. Если капитан Коннор такой же занятой человек, как и я, а мне думается, так оно и есть, у него вряд ли нашлось бы время писать характеристики на всех людей, которые прошли через его руки. Вероятно, у него были веские основания, чтобы потратить свое время и написать о вас хвалебные отзывы.
Как мне хотелось, чтобы Ирина в эту секунду оказалась в кабинете рядом со мной и услышала слова полковника! Впрочем, она все равно не смогла бы его понять.
— Благодарю вас, полковник, — отозвалась я. — Мне очень приятно то, что вы говорите.
— Я велел отселить Ирину в палатку не для того, чтобы накапать, — продолжил он. — Я считаю, что будет лучше, если она окажется подальше от Аимки. Но больше я об этом ничего не скажу, потому что мы очень нуждаемся в людях, владеющих языками. Когда появится возможность, я найду Ирине другое жилье, но пока ей придется смириться с тем, что есть.
Мне захотелось обнять его, но я, естественно, воздержалась. Поблагодарив Брайтона еще раз, я направилась к двери. Полковник склонился над какой-то тетрадью и стал писать.
— И вот еще что, Аня, — произнес он, когда я уже закрывала за собой дверь. — Не рассказывайте никому о нашем разговоре. Не хочу, чтобы люди стали думать, что у меня есть любимчики.
Недели, последовавшие за происшествием с ожерельем, были горькими. Хотя полковник Брайтон не внес Ирину в черный список и даже Ромола со своей подругой, которую звали Тесса, вспомнили все, что знали по-русски, чтобы сказать ей, что они не считают ее виноватой, Австралия у Ирины перестала вызывать восторг. Наше новое жилье не улучшило ситуацию. Палатка находилась на самом краю лагеря, вдали от всех остальных, где жили сицилийцы, которых должны были в скором времени отправить на север, на тростниковые поля, и еще дальше от женского туалета. Вставая в полный рост, я касалась головой потолка нашего убогого жилища, а полом здесь служила обычная земля, да еще пыльная, из-за чего все наши вещи тоже пропитались запахом пыли. Хорошо, что основное время я проводила на службе в административном здании, но Ирина, которая осталась без работы, целыми днями лежала в постели или слонялась вокруг почты, ожидая вестей от Розалины.
— Франция очень далеко отсюда, — пыталась я втолковать ей. — Письмо будет идти туда несколько недель, а Розалина не может все время слать телеграммы.
Единственное, к чему Ирина не утратила интерес, это уроки английского языка. Поначалу меня это радовало. Когда я приходила с работы, она практиковалась в произношении гласных или читала со словарем «Australian Women's Weekly». Я думала, что раз у нее не угас интерес к языку, дела пойдут на лад. Но потом я поняла, что уроки английского были частью ее подготовки к переезду в Соединенные Штаты.
— Я хочу уехать в Америку, — как-то утром сказала она, когда я приняла душ и стала переодеваться, чтобы пойти на работу, — Если бабушка выздоровеет и ее примут в США, мне нельзя упускать этот шанс.
— Все образуется, — ответила я. — Мы соберем денег и найдем нормальную работу в Сиднее.
— Я тут зачахну, Аня, ты это понимаешь? — воскликнула ими. Ее глаза налились слезами. — Я не хочу оставаться в этой ужасной стране, среди ее ужасных жителей. Мне нужно ощущение красоты. Мне нужна музыка.
Я присела на край кровати и взяла ее за руки. С Ириной происходило именно то, чего я больше всего боялась. Если она утратит надежду, смогу ли я продолжать надеяться?
— Мы не мигранты, — сказала я. — Мы — беженцы. Разве мы можем уехать? По меньшей мере нам нужно заработать хотя бы какие-то деньги.
— А как же твой друг? — спросила она, хватая меня за рукав. — Американец?
Я не решилась рассказать ей, что сама уже много раз думала написать письмо Дэну Ричардсу. Но мы с австралийским правительством подписали контракт, и я сомневалась, что Дэн в этой ситуации мог помочь нам. Во всяком случае, нужно было подождать хотя бы два года. Я слышала, что за нарушение контракта высылали из страны. А куда нас могли выслать? И Россию? Там бы нас расстреляли.
— Я подумаю об этом, если ты пообещаешь провести день с Марией и Наташей, — сказала я подруге. — Они говорили, что им не помешал бы помощник в столовой, к тому же там хорошо платят. Ирина, мы будем работать, накопим денег и поедем в Сидней.
Сначала она не соглашалась, но, поразмыслив, все-таки решила, что, работая в столовой, можно было бы начать копить на поездку в Америку. Я не стала с ней спорить, поскольку была довольна и тем, что Ирина перестанет все дни проводить и одиночестве. Я дождалась, пока подруга оденется и причешется, и мы вместе направились в столовую.
Душевное состояние Ирины, похоже, вызвало волнение не только у меня. Когда вечером я вернулась в палатку, то застала там Льва, мужа Марии, и их зятя Петра. Первый был занят тем, что подрезал траву, которой заросло все вокруг, а второй сколачивал из досок пол.
— Ирина страшно боится змей, — пояснил Петр. — Так ей будет спокойнее.
— А где она? — спросила я.
— Мария с Наташей повели ее в кинозал. Там есть пианино и Наташа хочет опять начать играть. Они собираются убедить Ирину петь.
В сумке с инструментами, которые они принесли, я заметила кирку и спросила, можно ли мне ее взять, чтобы вскопать землю в садике перед палаткой.
— Тот сад, что ты устроила у входа и вокруг флагштока, великолепен, — произнес Лев, выпрямившись и отбросив в сторону серп. — У тебя просто талант к садоводству. Где ты ни училась?
— У моего отца в Харбине был сад. Наверное, я научилась, когда наблюдала за ним. Он говорил, что для души полезно иногда копаться в земле.
Последние часы до наступления сумерек Петр, Лев и я были заняты тем, что благоустраивали нашу палатку. Когда мы закончили, ее было не узнать. Внутри пахло сосной и лимоном. Снаружи я посадила колокольчики, маргаритки и несколько гревиллей. Подстриженный газон дополнял картину.
— Теперь все в лагере обзавидуются, — рассмеялся Лев.
Общество Марии и Наташи немного улучшило настроение Ирины, но не сильно. Она не хотела всю жизнь провести в лагере, а мы по-прежнему не имели представления, когда сможем по ехать в Сидней. Я попробовала отвлечь ее от невеселых мыслей поездкой в город. Чтобы до него добраться, нужно было минут двадцать ехать на местном автобусе. В тот день еще несколько людей из лагеря ехали в город, но никто из них не разговаривал ни по-русски, ни по-английски, поэтому расспросить их не удалось. Когда автобус стал подъезжать к городу, мы увидели улицы, которые по ширине были, как два квартала в Шанхае. По обеим сторонам к ним липли бунгало из песчаника и одноэтажные домики, прятавшиеся за белыми палисадниками. Росшие на обочинах вязы, ивы и огромные амбровые деревья своими переплетенными ветвями укрывали дорогу от солнца.