Аня.
Мутные воды реки снова превратились в голубую поверхность гавани.
— Аня.
Ирина вышла на балкон и протягивала мне тарелку с яичницей и беконом.
— Который час? — спросила я, обернувшись к ней через плечо. Улыбка исчезла с ее лица.
— Аня, — снова позвала Ирина, и я заметила, как потемнели ее глаза. — Почему ты плачешь?
К счастью, оказалось, что американское консульство в Сиднее не имело ничего общего с тем, которое находилось в Шанхае, за исключением звездно-полосатых флагов, вывешенных при входе. Интерьер, отделанный кожей и деревом, был выдержан в деловом стиле. Охранники в форме стояли с важными и серьезными лицами. Здесь не ощущалось стремления к роскоши, как в подобном заведении в Шанхае. Дэн Ричардс уже ждал меня, сидя в кресле. Закинув ногу на ногу, он читал «Дейли телеграф». Сложенная пополам газета полностью закрывала его лицо, но я определила, что это был он, по рыжим волосам, торчащими над газетой, и длинным тонким ногам.
Я подкралась к нему и опустила сверху на газету руку.
— Нужно читать мою газету, а не конкурентов, — сказала я.
Дэн опустил газету и поднял на меня глаза; на его лице расцвела улыбка.
— Аня! — воскликнул он, вскочил с кресла, обнял меня за плечи и поцеловал в щеку. Дэн совсем не изменился и, как и раньше, был похож на большого мальчишку, хотя и стал уже отцом двоих детей. — Аня! — снова крикнул он. — Ты прекрасно выглядишь!
Охранники и регистратор покосились на него, недовольны, тем, что он нарушил спокойствие, царившее здесь. Но Дэн, не обращая на них внимания, продолжал говорить так же громко.
— Пойдем, — сказал он, беря меня под руку. — Тут недалеко есть место, где мы сможем выпить кофе и перекусить.
Ресторан, в который повел меня Дэн, назывался «Хаундс». Он производил впечатление именно такого места, где обычно обедают дипломаты. Здесь было изысканно, красиво, но в то же время уютно. Высокий потолок украшала лепнина, рядом со стола ми из темного дерева стояли массивные кресла. В воздухе витал запах, похожий на запах кожи и книг. В зале был и открытый камин, которым, естественно, в это время года никто не пользовался. В распахнутые окна врывался свежий ветерок. Нас с Дэном посадили у окна, которое выходило во двор, заставленный глиняными горшками с карликовыми лимонными деревьями и кадками с пышно разросшимися декоративными растениями.
Официант помог мне сесть и, вежливо улыбаясь, протянул меню. Когда он удалился, Дэн проводил его взглядом и усмехнулся.
— Аня, ты его очаровала. Ты просто ослепительна. Я и сам расцвел рядом с такой красавицей, а ведь я старый женатый мужчина.
Я хотела расспросить его о Полли и детях, как они устроились, но официант вернулся слишком быстро, и шанс был упущен.
— Черт возьми! От одних названий у меня слюнки текут, — сказал Дэн, поднимая на меня глаза поверх раскрытого меню. — Как ты отнесешься к раннему обеду? Я слышал, здесь прекрасно готовят жареного цыпленка.
Я посмотрела ему прямо в глаза. Это был все тот же весельчак Дэн, по что-то в выражении его лица, какая-то искорка в глазах свидетельствовали о том, что он явно обеспокоен.
Подошел официант с блокнотом в руках, записал наш заказ — жареный цыпленок для Дэна и грибной суп для меня — и важно удалился. Я вновь заметила тревогу, промелькнувшую во взгляде Дэна. Несколько раз он нервно сглотнул, и я заметила, как у него дернулся кадык. Впервые за день у меня появилось нехорошее предчувствие. Мне стало страшно от мысли, что случилось нечто ужасное с его женой и детьми. Но нет, он бы обязательно мне об этом сообщил до приезда. Может, он просто устал? Путь из Нью-Йорка в Сидней неблизкий.
Дэн взял из корзинки булочку и принялся намазывать на нее масло, посматривая на меня и улыбаясь.
— Не могу привыкнуть к тому, что ты так потрясающе выглядишь, Аня. Теперь я понимаю, почему ты нашла себя в деле, связанном с красотой. Расскажи, как проходит твой обычный рабочий день в газете.
Точно, что-то было не так. Душа Дэна не на месте, это очевидно. Однако я решила поговорить об этом позже, когда принесут еду. Судя по его поведению, он собирался сказать мне что-то важное, и я не хотела, чтобы официант помешал нам. Поэтому я позволила увлечь себя в обычный приятельский разговор о повседневных вещах: о Сиднее и об Австралии, о Диане и о кафе Бетти, о квартире на Поттс-пойнт и о моей любви к австралийской моде.
Мне уже начало казаться, что о нашем заказе благополучно забыли. Когда же тарелки наконец заняли свои места на столе, Дэн сразу же набросился на еду, не сказав ни слова о том, что было у него на уме.
— Как суп? — поинтересовался он. — Почему в такой жаркой стране мы едим горячие блюда? Неправильно это. Хочешь цыпленка попробовать?
— Дэн.
Он посмотрел на меня, все еще улыбаясь.
— Где Полли?
— В Америке. С детьми. У них все хорошо, — сказал он, отрезая кусочек от цыпленка и кладя его на мою тарелку. — Представляешь, Елизавета сейчас находится с визитом в Америке.
— Так ты сюда приехал по делам? — спросила я дрогнувшим голосом.
Дэн посмотрел мне в глаза. Это был честный, полный сочувствия взгляд человека, который не желает скрывать правду от своего друга. Он положил вилку, нахмурился. Настроение изменилось так быстро, что я оторопела. Кровь отхлынула от моего лица и стала молотить по барабанным перепонкам. Что бы он ни собирался сказать мне сейчас, что-то лежало между нами, сокрытое мгновением безмолвия, как тело в морге под клеенкой, ожидающее опознания. Дэн глубоко вздохнул. Мое сердце сжалось.
— Аня, — начал он, — я приехал в Австралию не по делам, Я приехал для того, чтобы сказать тебе что-то очень важное.
Итак, назад пути нет. Я сама сделала все, чтобы услышать то, что тревожит и мучает Дэна. Возможно, если бы я не стала спрашивать, он бы и не стал ничего говорить. Добрых новостей, как я поняла, не ожидалось; это чувствовалось по непривычным модуляциям его голоса. Разговор наш будет о чем-то нехорошем, о чем-то таком, что лучше даже никогда не затрагивать. Но о чем же?
— Аня, я не спал целую неделю, — сказал Дэн. — Я никак не мог решить, как мне лучше поступить. Я знал из твоих писем и еще раз убедился в этом, встретив тебя сейчас, что в новой жизни и в новой стране, которая приняла тебя, ты счастлива. Я десять раз садился писать тебе письмо, но каждый раз, не дописав, выбрасывал его. То, что я должен тебе сообщить, нельзя передать в письме. Поэтому я приехал сам, уповая на твою силу духа и зная, что тебя поддержат настоящие друзья.
Его речь получилась такой многословной, что от нервного напряжения я чуть не начала истерически смеяться.
— Что случилось? — Мой голос звучал спокойно, но в душе все кричало от страха.
Дэн протянул через стол руку и сжал мою ладонь.
— У меня есть новости о твоем муже, Дмитрии Любенском.
У меня перед глазами поплыли круги. Я откинулась на спинку стула. Со двора подул прохладный бриз, который принес с собой запах шалфея и мяты. Дмитрий. Муж. Дмитрий Любенский. Я еще раз повторила про себя это имя. Он был частью прошлого и никак не ассоциировался с моей нынешней жизнью. Имя его — это запах бренди и звучание тромбона из оркестра в ночном клубе «Москва — Шанхай». Он — это смокинги, бархатные платья и восточные ковры, но только не сиднейский ресторан, где сидели мы с Дэном. Его не существовало в знойном воздухе и лазури австралийского неба. В голове у меня, словно в калейдоскопе, начали мелькать картинки: тарелка с супом из акульих плавников, толпа, танцующая румбу, комната, заполненная свадебными розами. Я отпила воды, с трудом удерживая бокал в дрожащей руке.
— О Дмитрии? — только и смогла сказать я.
Дэн достал из кармана платок и вытер испарину на лбу.
— Я не знал, как тебе сообщить…
Лицо Дэна, казалось, окутал туман, я почти не слышала его. Упоминание имени Дмитрия было для меня подобно удару, которого не ждешь. Мы собирались выпить кофе и съесть торт. Дэн приехал по делам. Мы должны были все утро смеяться и рассказывать друг другу о своей жизни.Все обернулось иначе. Прошло всего десять минут, а мы с Дэном уже стали совсем другими людьми. Я почувствовала во рту металлический привкус.