– Быстро рассказывайте, – приказал Реаниматолог, – и если мне понравится, то и ноги отвяжем.
– Итак, это было в одна тысяча пятьдесят пятом году в ресторане «Дзинтари», что на Рижском взморье.
Пятнадцатилетний Мэн вместе с Отцом был вывезен на Рижское взморье, где он (отец) был на гастролях с эстрадным спектаклем, в котором он играл роль Бога в антураже двух прекрасных артистов М.В.М. и А.С.М. Они прихватили с собой и своего Сына, впоследствии замечательного артиста театра Сатиры и кинематографа. И вот как-то в выходной для артистов день все встретились в ресторане «Дзинтари». Выпили по рюмке водки. А юному Мэну и будущему замечательному артисту плеснули муската «Красный камень».
– Помню, – сказал Реаниматолог и на секунду впал в ностальгию.
– И тут, – продолжил Мэн, – на сцену вышел привычный по прошлым их гастролям джаз-банд. Но какой! Музыканты в косоворотках, атласных шароварах и мягких сапогах. И так же одетый дирижер некоренной национальности. У сидящей элиты волосы начали вставать дыбом. Слушать в кабаке оркестр русских народных инструментов и видеть еврея в косоворотке – это было слишком даже для 55-го года. И тут дирижер увидел наших героев, подскочил к ним, галантно поцеловал М.В.М. ручку, раскланялся с остальными и виновато развел руками.
– Что происходит, Соломон? – осведомился будущий сценарист «Бриллиантовой руки» Я.А.К. – Что это за маскарад? Мы где: в Мухосранске или оплоте Запада – Юрмале? (Вторую половину фразы добавил второй будущий сценарист.)
Остальная часть элиты молча смотрела на Соломона, не в силах преодолеть ужас перед евреем в косоворотке.
– Видите ли, ребята, – отвечал Соломон, – весной к нам в филармонию прислали комсомолиста худруком. Тот послушал наш репертуар, посмотрел на нас… А вы помните: лабухи сидели в красных смокингах, Лара выходила в платье «змея» и пела «Хеллоу, Долли», «Самотай», «Атомное буги» и прочую стилягу. Комсомолист послушал и сказал: «Либо пишите заявление об увольнении, либо…» И вот вы видите. Сейчас выйдет Лара. В сарафане, кокошнике, русыми косами с черной челкой и споет не какую-то там стилягу, а… Лара, на выход!
Глаза Мэна затуманились. Он отправился в прошлое.
– Дальше, – выдернул его оттуда Реаниматолог.
– Ага, – вернулся Мэн.
И на сцену вышла Лара. В точности, как ее описал Соломон, послала А.С.М. воздушный поцелуй, отчего тот бросил взгляд на М.В.М. и зарделся. А Лара широко расставила ноги и хриплым голосом запела:
– Все это, – продолжил Соломон, – мы после ультиматума комсомолиста и исполнили перед худсоветом. Все были страшно довольны. Только комсомолист спросил, что такое «блип-дип» и «стабу-дабу-дай». А я ему говорю: «Товарисч, поскольку ми с вами сейчас находимся в Латвии, то это перевод песни на латышский язык». А он: «Понял. Но вот музыка какая-то другая…» А я завелся, – пояснил Соломон пьющим мастерам культуры. – «Ви что, товарисч, считаете, что слова на латышский перевести можно, а музыку нельзя?.. Латвия не поймет!.. А она ведь одна из, – и Соломон запел: – «Союза нерушимого республик свободных, которых сплотила навеки великая Русь». Ви не поверите, ребята, – продолжал Соломон задыхающимся от смеха мастерам культуры, – все встали и запели. Комсомолист – первый. И пока я пел наш замечательный гимн, так и он пел. Со шницелем в зубах. Так что теперь у нас ансамбль русских народных инструментов.
И тут будущий сценарист «Бриллиантовой руки» Я.А.К., отдышавшись, спросил:
– Скажите, пожалуйста, Соломон, а кто у вас в оркестре русских народных инструментов – русские?
– Как – кто? По паспорту я и Изя. Балалаечник.
– Как?! – изумился другой будущий сценарист «Бриллиантовой руки» М.Р.С. – Изя – балалаечник?!
– Что поделаешь, ребята, – поддернул шаровары Соломон, – извращенец.
– А мы с будущим артистом, – закончил Мэн, – под шумок выпили весь мускат и пошли в соседний дом отдыха на танцы. И запел: – «Лало бай. О будлай, Лало бай».
Реаниматолог развязал ноги Мэна и в ответ запел:
– «Истамбул, Константинополе, эст май беб! Ю Бен, ту во поле».
Оба вскочили и заплясали между коек бредящих, плачущих, молчащих. Сестры молча смотрели на дергающихся старой стиляге Реаниматолога и Мэна. Пока голый обессилевший Мэн не рухнул на койку.