– Да.
– Хлопотная у тебя жизнь.
– У меня есть секретарша. Приходится выкручиваться. Впрочем, надолго я там не задерживаюсь.
– И никто не догадывается, что?..
– Не думаю. Мы всегда вели себя осторожно.
– А когда встречаетесь здесь? Я покраснел, поднес стакан к губам – он был пуст.
– Мы никогда не встречаемся в самом Клермоне, только в окрестностях. В Риоме, в Виши...
– Да, вот это любовь, – задумчиво протянул Клавьер.
– Да нет же!..
Нужные слова все время ускользали от меня.
– Все это не совсем так... Попробую коротко выразить суть наших отношений, чтобы ты лучше понял. Мы с Марселиной знакомы еще с лицея. В наших отношениях осталось много от былого товарищества... понимаешь, что я хочу сказать? Общее у нас с ней то, что у обоих жизнь не удалась; мы вроде собратьев по несчастью. Она рассказывает мне про то, как живет без меня, а я – как живу без нее.
– И таким вот образом вы находите способ еще больше мучить друг дружку, когда оказываетесь вдвоем?
– И да, и нет. Несмотря ни на что, мы счастливы. Если хочешь, мы не в силах обойтись друг без друга.
– Все это нелепо, – сказал Клавьер. – Она знает, что ты пьешь?
– Догадывается.
– Во всяком случае, она видит, в каком ты состоянии. И ее это устраивает!
– Нас обоих это не устраивает. Но мы вынуждены терпеть такое положение дел. А что, по-твоему, нам делать?
– Нет-нет, – воскликнул Клавьер. – Нет, старина. Не пытайся меня убедить, что тут ничего нельзя поделать.
– Ты имеешь в виду развод? Мы тоже думали об этом. Но при таком муже, как Сен-Тьерри, на развод нечего и рассчитывать.
Клавьер внезапно вырос передо мной.
– Послушай, Ален... Разбираться в таких историях, как у тебя, – это моя профессия... Признайся, здесь совсем другое!.. Скажи как мужчина мужчине: ты уверен, что Марселина согласилась бы выйти за тебя, будь она свободна?.. Что ты молчишь? Я знаю, тебе больно, но ведь осталась же у тебя еще капля мужества... Ответь!
Я отвернулся. Говорить больше не было сил.
– Вот видишь, – сказал Клавьер. – Ты в этом не уверен.
– Ты не угадал, – пробормотал я. – Она – да, она бы за меня вышла. Но я!.. Сам знаешь, я еле свожу концы с концами. Только что я сказал тебе, что дела мои идут неплохо. Конечно, выкручиваться мне удается, но не более того. Я езжу на "2 СВ", она – в "мерседесе". Вот в чем суть.
– Ты рассуждаешь как обыватель, – возразил Клавьер. – Ладно, опиши-ка мне этого Сен-Тьерри – о нем ты почти ничего не говорил... Если б ты был женщиной, что бы тебя в нем заинтересовало?
– Это идиотизм!
– И все-таки.
– Ну что ж... вид у него внушительный... Знаешь, такие пользуются успехом. Весьма элегантен, манеры светские... Человек, избалованный богатством... Это заметно даже в мелочах.
– Например?
– Взять хотя бы то, как он произносит: "Дорогой друг"... Этакое высокомерное безразличие. А то, какие он выбирает рестораны, бары... как подзывает метрдотеля, командует официантом... В общем, он везде чувствует себя как рыба в воде! Даже больше того. Он держится с тобой так... ну, словом, ощущаешь себя ничтожеством. Симона, брата Марселины, это вполне устраивает... Марселина – и та ходит по струнке.
– А ты?
– Я?.. Говорю же: я ему задолжал.
– Ты ему не завидуешь, а?
– Можно еще водички?
Клавьер усмехнулся.
– Для меня, – сказал он, – все служит ответом. Даже жажда.
Взяв стакан, он исчез. Голова у меня раскалывалась. Все эти вопросы... да еще вдобавок к тем, что и без посторонней помощи вертелись у меня в голове... Господи, как все надоело! Никто не в состоянии мне помочь. Клавьер пропишет мне успокаивающее, обнадежит на прощанье, и все останется как было. Не стоило сюда приходить.
– Бери, пей.
Он протянул мне запотевший стакан. Я почувствовал, как ледяная вода обжигает внутренности, и медленно помассировал живот. Клавьер уселся за стол, придвинул к себе записную книжку.
– Дело будет, видно, долгое, – сказал он. – Ты из той категории больных, которым нравится их болезнь. Я могу лишь помочь тебе. Вылечить тебя – это другой вопрос. Это будет зависеть только от тебя самого. Перво-наперво тебе надо рассчитаться с этим Сен-Тьерри. Сколько ты ему должен?
– Два миллиона старыми.
– Не такая уж огромная сумма. Возьми ссуду. Думаю, на семь лет тебе будет по силам. В месяц придется выплачивать по тридцать пять тысяч. Главное для тебя, как мне кажется, избавиться от этого долга. Еще мне бы хотелось, чтобы ты прекратил на него работать. Ты говорил мне о ремонте в замке – это крупный подряд?
– Да нет. Стена парка обвалилась на участке метров в двадцать. Ее просто надо восстановить. Еще надо переделать бывшую конюшню. Там слишком мало места: у Сен-Тьерри – "мерседес", да еще у Марселины "пежо-204". Я должен сделать из этого сарая современный гараж. Заказ я получил от старика отца.
– Откажись.
– Тогда я не смогу видеться с Марселиной, когда она будет приезжать в замок.
Клавьер посмотрел мне в глаза.
– Будете встречаться в другом месте!.. Хватит тебе быть у них на побегушках! А во-вторых, тебе нужно покончить с пьянством. Но тут, если не принять радикальных мер, ничего не добьешься. Ты должен пройти курс противоалкогольного лечения, старина, ни больше ни меньше. Повторяю: две недели в клинике. Согласен?
Я кивнул.
– Тогда завтра же и приступим, – сказал Клавьер.
– Дай мне время обернуться с делами. У меня их немало накопилось.
– И к тому же ты хочешь позвонить ей, спросить у нее совета?.. Так или нет? Где она сейчас?
– В Париже. Я хотел бы увидеться с ней, перед тем как...
– Ален, дружище, знал бы ты, как мне больно за тебя... Ладно, назначай день.
– Так, сейчас март... Пусть будет начало апреля.
– Решено. Вот адрес.
Набросав в блокноте несколько строк, он вырвал листок и протянул его мне.
– Предупредишь меня накануне... Обещаю, выйдешь оттуда как новенький. А когда станешь как все нормальные люди, то сумеешь из всего этого выпутаться, черт побери! И если надо будет порвать с ней – порвешь, если не хочешь скатиться на дно. Договорились?
Он проводил меня до двери, похлопал по плечу, распахнул передо мной дверцу лифта.
– И начиная с сего дня постарайся, если сумеешь, держаться подальше от забегаловок. До скорого!
Несколько приободренный, я спустился на улицу. Порвать! Эта мысль давно уже приходила мне в голову. Случалось даже, и не раз, что я принимался за прощальное письмо. Однако пойти до конца я так и не решился. Для разрыва нужен повод – размолвка, обида, ссора. Мне же не в чем было упрекнуть Марселину. Напротив, она всегда была единственной моей отрадой, светлым пятном в моей жизни. Она мой праздник...
Площадь Жод была в двух шагах. Спускалась ночь, и с гор задул холодный ветер. Ноги сами привели меня в "Юнивер".
– Один скотч!
Она для меня свет в окошке! В памяти всплыли слова Клавьера. Он ткнул меня носом в правду и был совершенно прав. Мне ничего не оставалось делать, кроме как признать, что об исступленной страсти тут не может быть и речи. Ни я, ни Марселина не были созданы для неистовства. Порознь каждый из нас влачил весьма унылое существование. Но вдвоем нам становилось не так зябко. Между нами начинал теплиться огонек, к которому мы протягивали руки, обращали лица. И к тому же нас сближал общий недруг!
Скотч оказался чересчур терпким. Прокашлявшись, я заказал коньяк, мысленно пообещав себе растянуть его насколько можно дольше... Да, мы помногу говорили о ее муже, упиваясь сладостью бунта. Едва нам удавалось уединиться где-нибудь в гостиничном номере, едва мы обменивались быстрым поцелуем, как она начинала:
– Слышал новость?
Она раздевалась у меня на глазах точно так же, как делала бы это, к примеру, перед Клавьером, слишком погруженная в свои обиды; она нагишом выходила из ванной с розовой пастой на губах, держа в руке зубную щетку.
– Раз так, говорю ему...
А я тем временем закуривал сигарету и, машинально кивая головой в подтверждение ее слов, снимал пиджак и вешал его на спинку стула. В разговоре с Клавьером я нисколько не кривил душой: мы с ней и впрямь как немолодая чета, для которой важны не столько ласки, сколько общение. Сразу после любовных утех мы оседлывали любимого конька: Сен-Тьерри. В этом-то и заключалась вся прелесть. Прижимаясь друг к дружке, мы мстили ему; мы тешили себя иллюзией, будто мы сильнее. Потом мы условливались об очередном свидании. Одна и та же тоска снедала нас.