Пока мы пили местное вино, я спросил О'Коннолла, не знает ли он какой-нибудь истории о привидениях, связанной с замком.
Он с любопытством взглянул на меня и рассмеялся.
- Привидении? У нас их тут пара дюжин, или даже больше, дорогой друг. Но, конечно же, вы не верите в подобную чепуху?
Я улыбнулся.
Мой хозяин продолжал.
- Я прожил здесь всю свою жизнь, часто - совсем один, и ни разу не видел ничего, что не мог бы объяснить естественными причинами, - электричеством, знаешь ли, и все такое. Конечно, шумов хватает, но какой старый дом свободен от них? По большей части, это всего лишь крысы. Причиной призраков, которые здесь появляются, обычно служит вот это, - он постучал по бутылке. - Слуги выпивают. У нас имеется старая кухарка, которая постоянно что-нибудь видит, но за ее омлеты ей можно простить все ее грехи. Если что-то и выводит меня из себя, так это, когда люди в этом доме начинают говорить о духах и призраках.
- А что об этом думает Бетти? Неужели она прислушивается к подобным глупостям? Я мог бы поклясться, что она - единственная женщина в мире, которая этого не делает.
Мой хозяин сердито затянулся трубкой и выпустил клуб дыма, прежде чем ответить.
- В прошлом году у нее в голове поселились тараканы, и с тех пор она стала пугливой, как кошка. Это очень плохо; я сам всегда думал, что она обладает здравым смыслом, - поэтому я на ней и женился. - Это было произнесено с полным пренебрежением к любой сентиментальности. - Совсем недавно она попыталась уговорить меня покинуть замок на месяц, поскольку, как говорят, именно в ноябре здесь наиболее часто случаются какие-то таинственные проявления; хотя, скорее всего, это обусловлено самыми темными ночами! Бетти скорее умрет, чем поднимется наверх ночью одна. Это ее пугает; и мне бы хотелось, чтобы ты снова наставил ее на путь истинный.
Я ни на мгновение не поверил, будто Бетти и в самом деле боится. Она, несомненно, сыграла с мужем какую-то шутку. Поэтому я решил быть осмотрительнее, поскольку в прошлом моя кузина иногда позволяла себе всякие детские розыгрыши.
Мы поднялись по широкой дубовой лестнице в одно из крыльев, а затем, по галерее, вышли в коридор.
Забавная маленькая дверца в стене, высотой примерно мне по плечи, возбудила мое любопытство, и Морис О'Коннолл, воспользовавшись своими шестью футами и несколькими дюймами, распахнул ее, чтобы показать мне узкую винтовую лестницу, скрывавшуюся за ней. Порыв холодного воздуха едва не погасил свечи, и он поспешно закрыл дверь, показавшуюся мне очень массивной.
- Она обита железом, - объяснил Морис. - Во время восстания девяносто восьмого года наша семья, да и все протестанты со всей округи укрылись там. Однако я не стану пересказывать вам все наши легенды. У моей жены это получается лучше; если она не знает подходящей, она тут же придумывает ее на ходу.
Возведя таким образом клевету на правдивость Бетти, он показал мне мою комнату и, убедившись, что у меня имеется все необходимое, пожелал мне спокойной ночи и удалился. Комната была длинной и узкой, с камином в углу. Пол - из полированного тополя, на нем лежала пара ковриков. К своему удовольствию, я увидел вместо обычной кровати с тяжелыми занавесями, - вполне в духе дома, - кровать современного изготовления с плетеным матрасом.
Я запер дверь на ключ, чтобы уберечься от привидений, - или шутников, - и начал неторопливо раздеваться, как вдруг услышал чье-то тяжелое дыхание.
- Эге! - подумал я. - А вот и нетерпеливый дух, явившийся поддержать честь дома!
Затем мне вспомнились слова О'Коннолла о слугах и выпивке. Ужас! Еще не хватало, чтобы это оказалась кухарка!
Я прислушался; тяжелое дыхание явственно доносилось из-под кровати.
Схватив кочергу, я яростно взмахнул ею и потребовал, чтобы скрывающийся там вылез.
Раздался шум, и оттуда выползла толстая пожилая фокстерьерша, продемонстрировав в извиняющейся улыбке несколько оставшихся передних зубов, с раболепной приветливостью помахивая хвостом.
Поскольку старушка казалась милой представительницей своей породы и, по-видимому, была недавно вымыта карболовым мылом, я решил позволить ей побыть моей гостьей на эту ночь, даже если она заявилась без приглашения. Поэтому я бросил на пол плед, и она принялась устраивать себе постель в углу у камина, почесываясь и поворачиваясь вокруг самое себя; наконец, удовлетворенно хмыкнув, свернулась калачиком, с наглым бесстыдством наблюдая за моими туалетными делами и виляя хвостом всякий раз, когда ловила мой взгляд.
Я положил коробку спичек и поставил свечу у своей постели, и вскоре заснул; последним моим воспоминанием было прерывистое дыхание собаки; меня охватило блаженное беспамятство без сновидений.
Совершенно неожиданно я был разбужен холодным носом, прижатым к моей щеке, и двумя передними лапами с длинными когтями, яростно царапавшимися в попытке забраться на мою постель; через некоторое время я обнаружил, что мой друг фокстерьерша стоит у меня на груди, сильно дрожа и жалобно поскуливая.
- Ах ты, неблагодарная маленькая скотина, - сердито сказал я, отнюдь не нежно сталкивая ее на пол, но через мгновение она уже встала и изо всех сил пыталась забраться ко мне под одеяло.
- Даже не думай, - сказал я, снова ее спихивая. В комнате было совсем темно, а поскольку, когда я ложился, огонь пылал довольно ярко, то я решил, что проспал довольно долго.
Совершенно взбешенный, когда собака попыталась забраться в мою кровать в третий раз, я опять грубо столкнул ее на пол, и на этот раз услышал, как она забилась под нее, в самый дальний угол, и сидит там, дрожа так сильно, что сотрясалась кровать.
К этому времени я окончательно проснулся и, испугавшись, что причинил собаке боль, поднял руку и щелкнул пальцами, чтобы позвать ее и приласкать.
Внезапно, моя рука коснулась другой, мягкой, прохладной, с температурой, заметно ниже моей собственной плоти.
Сказать, что я был удивлен, значит не сказать ничего! Через несколько секунд, другая рука отпустила мою, и почти одновременно я услышал тяжелое скольжение, как если бы в ногах кровати на пол упало большое тело. Затем, в абсолютной тишине комнаты, раздался глубокий человеческий стон и едва различимые слова, как кажется, молитвы.