— Ничего, ничего, — пробормотала Таля, торопливо надевая свою шубку с воротником из «перепетуи».
— Не думайте, что я согласна с Николаем Платоновичем.
— Ах, я же знаю… хотя вы всегда верьте лучше, что он говорит… Миленькая, хорошенькая, деточка вы моя маленькая, — вдруг словно в испуге прижалась к ней Таля, — пожалуйста, не говорите ничего. Я вас очень очень люблю. И тетушка ваша добрая, и я не совсем дурная и вовсе не мошенница… Сестричка моя, если вам когда-нибудь будет тяжело, вспомните, что существует... существует белая колоннада! Это ничего, что мы ее тогда не нашли, но она есть, есть и будет! Милая, маленькая моя!
Таля еще крепче прижалась к Накатовой и, быстро перекрестив ее, выбежала из передней.
Когда Накатова вернулась в столовую, она застала своего жениха, ходящего большими шагами по столовой.
— Вы понимаете, Николенька, что мне эта сцена была крайне неприятна? — сказала она, наливая себе воды
— Я, наоборот, очень доволен, что дал понять этой особе, что ее раскусили, — это сократит ее аппетиты.
— Я не верю, что она такая интриганка.
— Вы очень доверчивы.
— Я предпочитаю быть доверчивой, Николенька, иначе я могла бы думать, что вы хотите жениться на мне из-за денег и что вы меня совсем не любите.
Она сказала это дрожащим голосом, сама пугаясь своих слов и безумно желая, чтобы он ее скорее разуверил.
Лопатов слегка вздрогнул и остановился:
— Это возмутительно с вашей стороны, Китти! Я не понимаю, как подобные вещи могут прийти вам в голову! Вам прекрасно известно, что стоимость моих земель на Кавказе равняется вашему состоянию. Вы не имеете права оскорблять меня! Если бы я не любил вас так сильно, я бы после этого вернул, не колеблясь, вам ваше слово. Эти мысли, конечно, внушила вам ваша mademoiselle Карпаткина, или как там ее?
— Нет, Николенька, я бы никому не позволила дурно говорить о вас, — наклонив голову, сказала она, — я хочу всегда верить вам.
— Да смешно и не верить!
— Да, я хочу верить вам, Николенька, потому что сегодня я узнала наверное, что буду матерью.
Он сначала растерянно взглянул на нее, но потом лицо его просияло.
— Как я счастлив! — сказал он, подходя и целуя ее руку.— Как я счастлив! Теперь надо скорей обвенчаться, иначе это будет неудобно. Оставим все хлопоты! Скорей, сейчас же после Пасхи! Как я рад!
Он действительно был очень рад.
Теперь ему не были страшны доносы и анонимные письма. Накатовой путь назад отрезан, она никогда теперь не решится на разрыв с ним.
Екатерина Антоновна еще пила утренний кофе, когда ей подали карточку:
Зинаида Петровна
Старкова-Лунская.
Лунская была театральным псевдонимом Зины.
— Просите, — сказала Накатова лакею, направляясь в гостиную и еще раз с удивлением взглянув на карточку.
Зина сегодня утром перед зеркалом долго изучала свою роль, и Накатова увидела ее, одетую в черное, стоящую среди комнаты с гордо поднятой головой.
Но, несмотря на гордый ее вид, Накатова сразу заметила, что красивая барышня, стоящая перед ней, сильно волнуется и, приняв ее за просительницу, ласково сказала:
— Пожалуйста, присядьте и скажите, чем я могу помочь вам?
Эти слова укололи Зину, она дернула плечом и сказала удивленно:
— Я пришла сама помочь вам, пожалуй, даже спасти вас.
— Я ничего не понимаю… — начала было Накатова, но Зина перебила ее:
— Вы, наверно, поймете меня, если я вам скажу, что я пришла говорить о Николае Лопатове.
Лицо Екатерины Антоновны вспыхнуло, и она, тоже гордо подняв голову, сказала:
— Это еще более меня удивляет.
— Вы его невеста?
— Да, я его невеста. И если вы пришли клеветать на него, то я все равно не поверю вам.
Зина вскочила:
— Я любовница Лопатова. Я была ею целый год!
— С чем вас и поздравляю!
Накатова вдруг почувствовала ненависть к этой красивой барышне, ей захотелось ее оскорбить, унизить, даже броситься на нее.
Неужели она воображает, что я ей отдам Николеньку? Ни за что!
— И вы хотите выйти замуж за несвободного человека? — крикнула Зина.
— Всякий мужчина до женитьбы имеет любовниц!
Зина сделала шаг назад, она была поражена: эта женщина, которая, как она была уверена, будет убита ее словами, стояла перед ней гордо и даже презрительно смотрела на нее.
Зину охватило бешенство.
— Поздравляю вас с выгодной покупкой, — расхохоталась она злым смехом.
Накатова побледнела.
— Что значат ваши слова? — спросила она машинально.
— Мои слова значат то, что г-н Лопатов, любя меня, собирается жениться на вас, чтобы удержать меня обещаниями доставить мне блага жизни! Но знайте, я на это не согласилась! Я не продаюсь, слышите, не продаюсь! — крикнула она истерически.
Накатова пошатнулась и поспешила сесть, чувствуя, как у нее задрожали ноги.
— Он меня погубил! Он подлец! — вдруг сорвавшимся голосом заговорила Зина. Она больше не могла играть роль, она тоже упала в кресло, и поток несвязных жалоб и упреков полился из ее уст.
Она рассказывала о себе, о Маркизет, об изумрудном кулоне, о французском бале, о жестокости Лопатова к ней, Зине, когда она хотела застрелиться.
Накатова слушала молча. Наконец она подняла голову и так же машинально спросила:
— Зачем ему деньги? Он богат, у него земли на Кавказе.
— Ложь, все ложь, — задыхаясь сказала Зина. — Земли эти заложены и перезаложены, и на них еще процесс с казной. У него нет ни гроша, ему дают под векселя, потому что знают, что он женится на вас, он даже живет на счет брата.
Зина рыдала.
Накатова ощущала какую-то давящую пустоту вокруг, она боролась с собой, чтобы не потерять сознания и, собравшись со словами, сказала:
— Пожалуйста, успокойтесь.
Зина поднялась, всхлипывая. Она дрожала и шаталась.
Накатова сделала над собой усилие и сказала:
— Мой автомобиль у подъезда, я никуда не поеду… Воспользуйтесь им, вы слишком расстроены… Прощайте.
— Прощайте, — пробормотала Зина и, не отнимая платка от лица, направилась к выходу.
Накатова вдруг сделала ей вслед несколько шагов и каким-то хриплым голосом крикнула:
— Пожалуйста, не думайте, что я поверила тому, что вы говорили. Я безусловно верю Николаю Платоновичу, слышите?
Зина остановилась и посмотрела на нее невидящими глазами. Нервы ее упали, ей уже не хотелось ничего — только броситься в постель и заснуть.
По уходе Зины Накатова твердыми шагами дошла в свой кабинет.
Она села к столу и взяла перо, чтобы написать Лопатову.
Пустота, которую она ощущала, все увеличивалась, казалось, что в груди все раздвинулось, но от этого было не легче дышать, а, напротив, тяжелее, словно на вершине высокой горы, где воздух совершенно разрежен.
Он должен сейчас прийти. Может быть, он оправдается, может быть, все это ложь.
А может быть, сон? Страшный сон, который ей снится под влиянием недавних размышлений?
Она встала, заходила по комнате, и ей казалось, что кто-то еще ходит близко, большими тяжелыми шагами, и какая-то высокая, каменная стена вырастает вокруг нее.
А на улице был ясный день, и солнце весело и ярко светило в зеркальные окна ее кабинета.
Звонок.
«Не принимать!» — хочет она крикнуть, но голос ей не повинуется.
Николай Платонович поспешно входит. Он в придворном мундире, блестящий, держит в руках белые перчатки.
— Не подходите! — говорит она, протягивая руку как бы для защиты.
— Что с тобой? — тревожно спрашивает он.
— Я знаю все.
— Что «все»?
— Приходила… приходила эта Лунская и все сказала.
— Ах, сволочь! — вырывается у него. — Но… послушай, Китти…