Я поднимаю лицо, позволяю колючему снегу меня отрезвить. Дэйн, мой старший брат, лучший пример для подражания. Он отнял у меня Кровь богов — ту, что дарила тепло моей душе. Имею ли я право ненавидеть его?
Шаги по снегу: торопливые, частые. Это Мьёль, я достаточно хорошо выучил ее повадки — так здесь не ходит никто.
— Разве ты не должна прятаться в замке вместе с женщинами и детьми? — Вряд ли она ответит.
В голубых глазах плещется тревога. Неужели она в самом деле волновалась за мою жизнь?
— Ты безумен, — говорит Белая королева и ее ярость хлещет меня по щекам. — Если бы он убил тебя, то потом убил бы всех нас!
— Уверяю, моя королева, я не собирался умирать сейчас.
— Ты не мог этого знать.
— Иногда для победы достаточно просто верить, что все получится.
Мне нравится смотреть, как ее злость растворяется в недоумении. Она растеряна, встревожена, обескуражена. Я смакую этот изысканный букет эмоций.
— Ты убил вирма. В одиночку. — Мьёль переводит взгляд на окаменевшую тушу.
— В этом нет большого мастерства, моя королева. Убить дракона — не великая победа.
— А в чем же мастерство?
Она дрожит, зябко потирает плечи и нарочно избегает смотреть на мои руки. Сейчас, когда теургии во мне пополам с кровью, вены вздыбились и стали совсем черными. То еще отвратное зрелище.
Пора заканчивать, пока головная боль не стала слишком сильной. Я грустно улыбаюсь: слишком самонадеянно было ступать в Грезы. Поток проснулся, нашел меня снова и теперь останется до конца. Вот он — мой многоголосый непримиримый судья.
— Мастерство в том, чтобы его оживить, — говорю я и вновь прикладываю ладонь к туше.
Нужно собрать все силы, чтобы ударить достаточно сильно, разбить скорлупу, из которой переродиться вирм. Еще немного теургии, иначе ничего не получится. Это жжет, словно соль в свежую рану.
Трещины расползаются по камню, словно змейки. Я нажимаю еще сильнее, пока в ладонь не отдает первый четкий и ровный удар вновь ожившего, но теперь навеки каменного сердца.
Перед глазами все плывет, я слепо шарю по воздуху в поисках поддержки — и резкая боль простреливает от плеча до самого затылка.
Мьёль, словно нож, держит осколок, который только что выдернула из моего плеча. Плачет, и стужа превращает ее слезы в лунные камешки на щеках.
— Ненавижу тебя, — шепчет она, приближаясь. — Убийца.
Стекло касается моего горла ровно посередине. Мне все тяжелее стоять, ноги подкашиваются. Пульса почти нет.
Белая королева обхватила стекло слишком сильно — кровь сочится по ее ладони, падает в снег, смешивается с моей, которая хлещет из плеча. Сейчас мне не справиться с этой раной.
— Выше, — говорю я в злые глаза своей нелюбящей жены. — Здесь тебе не хватит силы.
Она моргает — и плачет еще сильнее.
«Нет!» — приказываю я Кэри, чья тень уже занесла кинжал для смертельного удара в спину.
«Она желает тебе смерти и так будет всегда!» — шипит моя верная тень, но замирает с занесенной рукой.
«Как и многие».
— Будь ты проклят, — доносится до меня дрожащий шепот Белой королевы. Не злой — обреченный.
— Я уже проклят, Мьёль.
И меня принимает благословенная тишина.
Глава третья: Мьёль
Он падает на снег прямо к моим ногам, как срубленное дерево.
Я не смогла. Была так близко, только протяни руку, сделай один разрез — и мой народ избавится от тирана. Будь моя воля сильнее, Северные просторы стали бы свободными.
Мне противна эта слабость, но, глядя на его распластанное в снегу тело, понимаю: иначе быть не могло. Я не такая, как он, мне не забрать жизнь в угоду своим целям. В этом моя сила и слабость одновременно.
— Я бы перерезала тебе глотку, — раздается приглушенный голос у меня над ухом.
Тенерожденная выходит вперед, приседает около своего хозяина и приподнимает его голову. Все это время она стояла у меня за спиной.
— Так почему не убила?
— Он не позволил, — говорит длинноухая, не поворачивая головы.
«Он не позволил», — снова и снова рвет меня в клочья ее злой голос. Я на секунду останавливаюсь на понимании, что эти двое общаются между собой без помощи слов. Какая-то созданная колдовством связь? А потом погружаюсь в это злое «он не позволил». Не дал меня убить? Почему? Потому что с мертвой меня нет никакого проку? Потому что хочет и дальше измываться над моей слабостью?
Я изо всех сил сжимаю стекло. Мне нужна порция отрезвляющей боли, чтобы прийти в себя, вспомнить, что на мне корона моего отца и я должна носить ее с честью. Роняю осколок, и он вонзается в снег, окрашивает белизну алыми штрихами.
— Королю Севера нужна помощь! — выкрикиваю я изо всех сил, что еще могу собрать.
Оживленной магией вирм ленив приоткрывает глаз, но не делает ничего, чтобы помешать. Пока он здесь — никто не осмелится подойти. Даже неупокоенные остерегаются высовываться. Поэтому мы с длинноухой поднимаем Раслера под руки и волоком тянем в сторону замка. Ледяной ящер так и лежит на заснеженных просторах позади замковой стены, словно сторожевой пес. Но меня не покидает ощущение, что любая попытка причинить вред сумасшедшему некроманту заставит вирма сбросить маску безразличия. Странно, но в этом они с Раслером даже чем-то схожи.
Люди выбегают нам навстречу уже когда мы оказываемся за стеной. Наследника костей берут на руки, несут в замок, я иду следом.
— Я могу убить тебя и без его разрешения, — шепчет тенерожденная.
Я озираюсь, но никого не вижу. И все же она здесь, рядом.
— И так, что он не заподозрит, — продолжает развлекаться длинноухая. — Я знаю две сотни рецептов ядов: одни сделают твою смерть легкой, другие подарят многодневное страдание. Знаю, где ты можешь поскользнуться и размозжить голову. Знаю, как убить не убивая.
— Дурное хвастовство, — отвечаю я.
— Ты еще глупее, чем я думала, — почему-то злится она. — Это предупреждение на случай, если хотя бы помыслишь причинить ему вред.
— Куда уж мне, — с горечью бросаю я и иду быстрее.
Она мне противна. Эта женщина повсюду, будто и вправду стала моей тенью.
По моему приказу Наследника костей несут в нашу спальню. В ту, что еще вчера была только моей. Замок частично разрушен и это крыло — единственное, которое почти не пострадало. Чтобы отстроить остальное потребуется время и ресурсы.
Осколки разбитого стекла валяются на полу, в комнате холодно — и слуги, не дожидаясь моей указки, разжигают камин, подкладывают дрова. Лекарка, старая Агна, семенить за мной следом.
— Я сама, — пресекаю ее попытки приблизиться к Раслеру, чтобы осмотреть его рану.
— Да где ж это видано, чтобы принцесса и сама… — Агна, потупив взор, морщится. — Королева так и подавно, — исправляется она, но слова жгут ей язык.
— Оставь вон там. — Я указываю на письменный стол: вещи на нем всегда в полном порядке, поэтому разместить там склянки и коробки с мазями, иглы и жилы для шиться не составит труда. — И скажи, чтобы принесли горячей воды. Живо.
Но стоит ей уйти, как около лежащего на кровати Наследника костей возникает его длинноухая фурия. Еще немного, и я начну привыкать к этим фокусам. Мне даже почти интересно узнать, каким образом она это делает. Тоже использует теургию? Не слишком ли много людей, владеющих древним знанием?
— Мне нужно осмотреть его рану, — говорю я, когда тенерожденная встает у меня на пути.
— Ты и пальцем к нему не притронешься.
Я улыбаюсь, выдыхаю с показным облегчением.
— Знаешь, ты права — я не буду к нему притрагиваться. Посижу здесь и посмотрю, как он истечет кровью и умрет. Траур, — развожу руки в стороны, предлагая полюбоваться на свое черное платье, — я уже и так ношу. Сожжем его вечером, на том пустыре, де утром сгорели мои северяне. Не ты одна умеешь убивать не убивая, тенерожденная.