Но Фьёл не обратил на него внимания и, присев на одно колено, поравнялся с кошкой взглядом. Васильковый венок, на опушке украшавший её шею, уже успел куда-то подеваться, но безо всякого сомнения перед ним сидело то же самое существо.
- Что же ты, всё-таки следила за нами? - обратился он к кошке. - Ты привела нас к своему жилищу?
Кошка продолжала по-человечески мотать головой из одной стороны в другую, будто пытаясь о чем-то его предупредить. Не успел Фьёл произнести и слова, как глубоко из норы под дубом донёсся глухой и сонный, недовольный медвежий рёв. Кошка в одно мгновение развернулась, и в три прыжка, белой молнией, скрылась среди подлеска.
- А знаешь, Фьёл, а она ведь права: хватит с нас охоты на сегодня!
- Бежим!
...
Добравшись до окраины леса вперёд охотников, белая кошка обернулась человеком и, непрестанно оглядываясь назад, беспокойными шагами побрела в деревню. Она не меньше молодого охотника была озадачена их первой встречей. Если кто-нибудь раскроет её секрет не миновать беде, но васильковый венок, который она переминала в руках, так приятно напоминал о его тёплых словах.
II
Традиции - это дань чему-то ушедшему; представления, устои и привычки, которые давно уже утратили всякую новизну, если таковую когда-то и имели, а в следствии того зачастую становящиеся препятствием на пути к развитию, обновлению и перерождению. По одной из традиций, дошедших с незапамятных времён, первым на новоселье положено пускать в новый дом кота, чтобы тот замолвил пред потусторонними силами словечко за домочадцев. Многие в деревне (в которую уверенным шагом возвращались молодые охотники) до сих пор помнили эту традицию, а некоторые даже прибегали к ней. Однако в действительности она давно уже стала излишней, благодаря стараниям Круга Друидов, волхвам которого удалось подчинить своей воле домовых духов.
За домовыми последовали духи пламени, привязать которых решено было к домашнему очагу, духи плодородия, на радость земледельцев привязанные к полям и лугам, а потом и многие другие податливые духи, обуздать которые не представляло труда. Благодаря стараниям друидов все эти духи принесли краю процветание, но к их огромному недовольству, не каждый дух оказался уступчив.
Лесные духи от мала до велика упорно противостояли попыткам Круга подчинить себя. Проходили века, и скоро они остались единственными, над кем была неподвластна сила друидов. Сколько своих знаний волхвы не прикладывали, сколько своих сил и времени не расходовали, лесные духи не спешили поддаваться им, и в конечном итоге Кругу пришлось признать их вольное существование и продолжить жить своим чередом, пытаясь поладить со своими диковатыми соседями.
Лесные глубины стали более неинтересны для Круга Друидов, и только редкие охотники осмеливались на свой страх и риск забредать в неведомые глуши.
Утренние петухи давно уже пропели, а солнце упорно карабкалось по небосводу, когда после своей неудавшейся охоты братья наконец покинули прохладную лесную тень. Фьёл распрощался с Триром и вернулся к себе, в свою новенькую хату на окраине деревни, где он жил уже второй год, и, за исключением шебутного домового духа, порой доставлявшего ему немало хлопот, жил в уединении. Холостяцкий быт был устроен соответственно.
Над невыметенными полами, посреди единственной комнаты высился косолапый неотёсанный стол, не прогибавшийся даже под весом всех чашек, плошек, пустых бутылок и горшков, наваленных на него высокой кучей. В углу стояла белёсая печурка, с потрескавшейся, как юноша считал от одного лишь недовольства духов очага, штукатуркой; а в углу напротив, за сколоченной наспех деревянной перегородкой, располагалось неубранное холостяцкое ложе. На серых от пыли окнах пауки плели узоры, мыши, поселившиеся было в подвале, тут же от голоду и перевелись, добровольно разошедшись по порядочным домам; по стенам весели некупленные кожевником шкуры и шкурки, да несколько набитых паклей голов - трофеи.
Всё в этом доме радовало Фьёлу глаз, всё было в порядке, и, что самое главное, - всё это было своим.
Фьёл закрыл за собою дверь, скинул с зудевших ног охотничьи сапоги, ещё раз перевёл дыхание, после побега от разозлившегося медведя, бережно спрятал в висевшее на стене налучье свой верный тисовый лук, и сразу же, не раздеваясь, устало рухнул в кровать. Прошло пять минут, десять, полчаса, юноша уже дремал (а снилась ему всё та же белая кошка), как комната начала наполняться неясным, хотя и крайне отчётливым, ощущением нависшей тревоги. Беспокойство то и дело перекатывалось от одной стены к другой, клубилось под потолком, копилось в тёмных углах и заставляло дребезжать стоявшие в ставнях стёкла. Фьёл рывком поднялся с кровати и, потерев глаза, стёр остатки приятного сна. Никакого пожара вокруг не было, никто не ломился в дверь и не выпрыгивал из окошка, прихватив с собою самую ценную в этом доме вещь (наградной лук по-прежнему висел на своём месте), однако наваждение проходить не спешило.
Фьёл быстро сообразил в чем было дело.
- Полно тебе волноваться, приятель, - заговорил он со впавшим в панику домовым. - Что, неужели воробьи снова под крышу забрались, и от этой-то мелюзги ты себе места не находишь?
Дух обратил внимание на своего хозяина, и на несколько мгновений было успокоился, но тут же стал волноваться по новой.
"Должно быть гости пожаловали," - рассудил Фьёл и окончательно поднялся с кровати.
Так и оказалось. Старина Олаф, решив с утра пораньше нанести ему визит, стоял облокотившись на полураскрытую калитку в плетёной изгороди, и о чем-то переговаривался с его, Фьёла, соседями.
- Это его-то ты так испугался? - успокаивая своего домового духа продолжал Фьёл. - Пора бы тебе привыкать к нему, приятель. Парень он неплохой, правда и бывает заносчивым, но все мы не без греха. Тебе-то он точно вреда не причинит, а мне - мне есть с кем в кабаке напиться!
Фьёл поправил сбитый впопыхах табурет, смыл остатки дремоты чистой водой из кувшина, и, подойдя ко входной двери, растворил её прямо перед носом гостя.