— Вы не верите в народ, в его созидательную силу, — по тону Иры было ясно, что Платон Павлович ее не убедил.
— Не верю! — тут же согласился с ней Платон Павлович. — А что он создал, этот народ? За тысячу лет своей истории! Государство и культуру создавали личности. Их немного… А народ, перед которым вы готовы шапку ломать, кроме примитивных песен, подобных стону, ничего не создал. Бессловесных крестьян согнали строить Санкт-Петербург, и они забивали сваи, не подозревая даже, что создают Зимний. Откуда эти мысли о созидательной силе народа? Какой-то очень неглупый демагог придумал, а вы, Ира, уж извините старика, повторяете бездумно.
Ира молча смотрела на Платона Павловича, и Дмитрий, видя, как она комкает салфетку, вдруг понял, что она судорожно ищет наглядный пример. Догадался об этом и его отец:
— Не мучайтесь, Ира, вы не найдете примера. Но дело-то даже не в этом. Вот представьте: прошел угар революции, народ все отнял у богатых. Дальше что? На грабеже чужого долго не протянешь. А кормить детей надо, покупать им обувку, отдавать в школу, заботиться о стариках-родителях… Значит, надо опять работать, как и раньше… Вы читали у кого-либо, что потом? Через год, два, десять после оконча тельной победы… Как будет обустроена новая жизнь? Я бы хотел почитать… Но Маркса с его утопиями не смог осилить. Занудно до неприличия.
— Люди будут работать на себя!
— Я работаю на себя, потому что я владелец, — Платон Павлович постучал себя в грудь. Дмитрий впервые увидел этот жест и понял, что отец очень напряжен и очень старается говорить мягким голосом. — И я хочу работать, но мне уже за семьдесят! А после революции владельцев не станет, а работать-то все равно надо. И получается, что работать люди будут на Верховенских, которые устроили эту революцию для себя! Прочтите еще раз — там есть глава об избранных! А если такие, как вы и Павел, присоединитесь к ним, они быстро от вас избавятся.
Недолгое молчание было прервано Дарьей Борисовной:
— И от вас, Ира, избавятся в первую очередь.
— Это почему? — вспыхнула Ира, сразу поняв, что имела в виду ее свекровь.
— Я приведу только один пример, — спокойно продолжила Дарья Борисовна, — когда убили Александра Второго — кстати, тоже хотели «сразу», а вышло только хуже. Вы, надеюсь, не будете этого отрицать?
— Его убили дворяне и разночинцы! При чем тут моя национальность? — в голосе невестки появились истерические нотки.
— Там была заговорщица, — Дарья Борисовна сознательно не обратила внимания на истеричные интонации и продолжила свой монолог: — Кажется, ее звали Гельман. Я точно назвала ее фамилию? — повернулась она к мужу.
— Да, Дашенька.
— Так вот. Она была на вторых ролях, но этого оказалось достаточно, чтобы по стране прокатились погромы и десятки евреев были убиты. В бедах любого большого народа всегда виновато национальное меньшинство. Во многих странах это евреи, которые за все расплачиваются.
— Это политика, — сразу успокоилась Ира, осознав наконец, что в этой семье вопрос ее еврейства останется только ее вопросом. — Власти специально натравливают… — она повернулась к Дмитрию: — Вот вы, Дмитрий Платоныч, скажите, вам говорили о нас как о смутьянах?
— Да! — после небольшой паузы ответил Дмитрий.
— Вот видите! Против нас настраивают! А норма процентная и черта оседлости? Это разве справедливо?
— Нет, конечно! — ответил ей Платон Павлович. — Но есть легальные способы борьбы. Хотя с таким царем… а ты, Дмитрий, не слушай меня. Политика — не дело военных. Россия придет рано или поздно к равноправию наций, — Платон Павлович поджал губы и дополнил: — Не опоздать бы… Но… Все равно, Ира, не надейтесь, что евреев оставят в покое.
— Да, Ира! Мне очень жаль, но евреи всегда будут виноваты, — сказала Дарья Борисовна. — И потому у вас нет другого выхода, кроме как нести людям свет просвещения. И медленно, медленно приобщать народ к культуре. Вы учительница — вам и шашки в руки.