— Ничего страшного нет. Привыкнешь, не маленькая. А ездить надо уметь. В сельской жизни всегда пригодится. Да и крестьяне хоть и осудят на словах «училку», но в душе зауважают, когда проскачешь по деревенской улице, — тут Дмитрий сознательно приврал. — Давай, давай, не бойся, не тяни поводок понапрасну. Вот так… Хорошо, а теперь чуть вправо потяни, если хочешь повернуть направо. Легонько, легонько, губы кобыле повырываешь… Вот так. Да у тебя талант! А ты верещала…
А потом были поездки втроем, когда Павел находил время, и вдвоем, когда хозяйственные дела не позволяли молодому хозяину отлучаться. Старший брат был спокоен, когда они уезжали без него. Он верил двум самым близким ему людям абсолютно. В этих прогулках Дмитрий ни разу не подошел даже к границе допустимого, да и Ира тоже. Она догадывалась, что нравится Дмитрию, как всегда догадывается женщина, даже если мужчина старается не показать этого. Когда Дмитрий стал сторониться ее и избегать случайных прикосновений во время учебы, игр, подачи шарфика или накидки… она поняла, в чем дело. Единственным откликом на его чувства было то, что она перестала быть скрытной, и между ними протянулась ниточка доверия, как это бывает между новыми друзьями.
«Тыкал» он невестке только тогда, когда выступал в роли учителя. Заканчивались уроки — тут же восстанавливалась дистанция, а Ира не предлагала перейти на близкое «ты». Понимала, что это может стать первой ступенькой к отношениям другого рода, и не желала вставать на нее прежде всего потому, что не хотела поощрять чувства молодого человека. Это было бы нечестно по отношению к Дмитрию, потому что она была счастлива с Павлом и благодарила судьбу, что навсегда порвала с мутными либерально-революционными идеями… Ее свекор не преувеличивал, когда сказал, что дел будет выше головы. Кто это придумал? Кто сочинил эти сказки о скуке провинциальной жизни? Да если ничего не делать, и в Петербурге можно повеситься от тоски…
Их откровенный разговор странным образом совпал с трагическим событием российской истории. Он случился первого сентября одиннадцатого года в день убийства Столыпина. Они еще не знали об этом. Дмитрий должен был вернуться в училище, но решил задержаться, чтобы повидаться с родителями, которые через три дня приезжали из Крыма. Договорился с местным эскулапом о справке, благо хороший знакомый, отбил телеграмму, что заболел и вернется после пятого числа. Чувствовал себя неловко и потому заручился поддержкой брата. Знал, что отец не одобрит обмана. Но хотел увидеть своих и не желал расставаться с Ириной. Себя не обманывал — он хотел смотреть на невестку. Ему все нравилось в ней — как она ходит, разговаривает, читает, плавает, ест, спит — днем в гамаке… Только бы Павел ничего не заметил — не дай Бог!..
В тот день они ускакали достаточно далеко и решили отдохнуть. Спешились, он стреножил коней, и расположились Дмитрий с Ириной на траве так, чтобы нельзя было дотянуться рукой.
— Ира! — вдруг сказал Дмитрий. — Только не подумайте ничего… Но ведь вы остались еврейкой. Ваше крещение — спектакль для моих, для Павла… Я же вижу — вы никогда не едите свинину, не мешаете молочное с мясным, рыбу и мясо не кладете на одну тарелку. Да и по субботам стараетесь ничего не делать.
— Откуда вы знаете наши законы? — поинтересовалась Ира.
— Я, конечно, не Павел, но не надо считать меня совсем уж серым. Неважно откуда. Просто знаю, и все.
Слова были обычны, и Дмитрий даже улыбнулся, когда отвечал, но Ира как будто на сталь наткнулась. Может, в первый раз она увидела не юношу, но мужчину, за неброской внешностью которого не так-то просто разглядеть волевого и сильного человека, который может быть даже жестоким и беспощадным. Павел не зря говорил ей, что с братом он везде ощущает себя, как за каменной стеной, и с Дмитрием ему не страшно даже в ад спуститься.
Сейчас не надо уверток и умолчаний. Пришло время откровенности. Дмитрий хочет знать правду? Пусть получит.
— Паша все знает. Свекор и свекровь? Думаю, им все равно. А вас это тревожит? — Ира взглянула в упор.
— Нет! Но зачем?
— Знаете, Дмитрий, только вы могли задать такой вопрос. Не обижайтесь. Это по молодости и от незнания, в каком положении в России мой народ.
— Я знаю про черту оседлости, и… — начал было Дмитрий. Но невестка выставила руку, и он замолк.
— Вы не представляете жизнь в местечке. Беспросветная нищета. А главное — ощущение полной безнадежности. Когда я стала что-то понимать, дала себе слово, что вырвусь из этого ада. Я прошла через проклятия моих родителей, местечкового раввина, все от меня отвернулись — я стала изгоем. Мне нет возврата. Я совершила самый страшный грех — предала веру моего народа. Чтобы жить в Петербурге, прошла через обряд крещения, как проходили его мои предки в Испании, чтобы их не изгнали. Я маран, как и они! Вы знаете, кто это такие?