— Мы боремся с этим и искореняем, — перебил Святейший.
Рэн выпрямил спину и проговорил, растягивая слова:
— Я могу вернуть не только старые традиции, Святейший отец, но и старую веру, которая обязывала вдов носить траур всего два месяца.
Иерарх посмотрел на него с печальной улыбкой:
— Нам лучше жить в мире, ваша светлость.
— Я предлагаю вам мир — вы от него отказываетесь.
— Я обдумаю условия вашего мира, — произнёс Святейший и пошёл между люстрами.
Когда утих звон серебряных колец, Рэн закинул руки за голову, потянулся и поймал себя на мысли, что после ухода иерарха зал, не освещённый ни свечами, ни солнцем, вдруг утратил мрачность и стал удивительно светлым, наполненным невесомой, воздушной тишиной.
— 1.37 ~
Снег шёл не переставая уже несколько часов. День в самом разгаре, а казалось, что наступил вечер. Белокаменные башни слились со снежной пеленой, и замок словно растворился. Лишь размытые прямоугольники тёмных окон висели в пустоте.
Издалека доносились голоса глашатаев, ликующие крики и смех. Столица праздновала победу герцога Хилда, хотя обывателям было всё равно, кто победил. Их радовали погода и бочки с вином на каждом перекрёстке. Лёгкий морозец бодрил кровь и вытравливал из города запах нечистот, снег устилал изгаженные плевками и лошадиным навозом улицы, вино лилось в глотки за счёт казны.
В ожидании сына Киаран топтался возле оружейной, прячась от снега под навесом.
Следуя заведённым правилам, всякий входящий в ворота Фамальского замка сдавал оружие в хранилище. Только лордам разрешалось иметь при себе фамильный кинжал. Форма рукояти и клинка, монограмма и драгоценные камни ничего не говорили о положении и вкусе хозяина — ценная реликвия доставалась ему от основателя рода. Тут уж выбирать не приходилось.
Стилет носили немногие. Именно он стал причиной раздора между дворянами и королём Осулом. Небольшой кинжал с тонким и острым трёхгранным клинком называли протыкателем доспехов. Пройдя особую подготовку, стилетом можно проткнуть даже рыцарские латы в их сочленениях. Это не могло не обеспокоить королевских рыцарей: одно дело — получить удар стилетом в честном бою, и другое дело — погибнуть от удара, нанесённого исподтишка. Доблестных воинов заботила не своя жизнь, а безопасность государя. Кто защитит его, если заговорщикам удастся устранить телохранителей? Командир рыцарей обратился к королю, и тот запретил ношение кинжалов на территории Фамальского замка.
В знак протеста именитые дворяне прекратили приезжать на приёмы и турниры, неохотно предоставляли людей для участия в военных кампаниях правителя, игнорировали его решения. И король Осул сдался: отменил запрет. Правило, предписывающее сдавать в хранилище иное оружие — мечи, луки со стрелами, кастеты… — осталось нерушимым.
…Киаран прошёлся вдоль стены постройки, борясь с желанием войти внутрь и выяснить, всё ли с Гиланом в порядке. Излишняя отцовская забота досаждала Гилану, и Киаран старался не лишать его самостоятельности ни в Ночной крепости, ни здесь, в Фамальском замке.
Обычно сыновья дворян проходили закалку при дворе дальнего родственника или в школе-интернате Благого Рода — в народе это заведение называли королевским корпусом. Мальчиков отправляли туда в семилетнем возрасте. Домой возвращались образованные и выносливые юноши. Гилан же обретал навыки в логове Стаи, знания об окружающем мире перенимал от домашних учителей. Его закалка была суровой, но неполноценной. Ему не хватало полезного опыта: умения приноравливаться к чужой обстановке и незнакомым людям. Пребывание при дворе короля стало для него таким же испытанием, каким является для плохого пловца быстрая река с опасными порогами и водоворотами.
…Ожидание затянулось. Киаран заглянул в окно оружейной. Свет настенного факела очерчивал фигуры людей, стоящих в глубине помещения. Между длинными, узкими столами сновали гвардейцы, явно что-то разыскивая. Не ремень ли Гилана? Ремень необычный, с метательными ножами в специальных гнёздах.
Злясь на безответственных воинов, отвечающих за сохранность чужого оружия, Киаран подпрыгнул, стряхивая с себя снег. Сделал шаг к двери и замер на месте. Из хранилища вышел герцог Лагмер в сопровождении своих вассалов.
— Лорд Айвиль! — воскликнул он. — Неожиданная встреча! А я уж подумал, что ваш сын научился обходиться без няньки.
И, закинув плащ за плечи, под тихие смешки спутников стал завязывать на поясе перевязь с мечом.
На пороге хранилища появился Гилан. Обойдя весёлую компанию, приблизился к отцу.
— Почему так долго? — прошептал Киаран.
Застёгивая подбитую мехом куртку, сын покосился на герцога:
— Всё-то ему надо знать. Как мне живётся в Ночной крепости, есть ли у меня друзья. Расспрашивал, кто сделал мне ножи. Рассматривал каждый и проверял, правильно ли они заточены и отцентрованы.
— Метал, что ли? — опешил Киаран.
Гилан кивнул:
— В стену.
Будь Киаран в хранилище, герцог не позволил бы себе подобной вольности.
— Не хотите выпить с нами, лорд Айвиль? — крикнул Лагмер. — Отпразднуем вашу победу. Или вы празднуете только захват ничейных крепостей?
Его приятели издали утробные смешки, как девки на представлении нахального трубадура.
— Будь осторожен, — прошептал Киаран сыну.
— Всё сделаю как надо, — заверил Гилан, поднимая воротник куртки.
— Деньги взял?
— Взял.
— Повтори адрес.
— Не надо обращаться со мной как с ребёнком, — буркнул сын и побежал к воротам.
Проводив его взглядом, Киаран повернулся к Лагмеру, делающему вид, что возится с перевязью.
Ремень для ношения меча крепился не с помощью пряжки, а специальным узлом. Дёрнув конец ремня, воин мгновенно сбрасывал пустые ножны на землю — в ближнем бою они мешали хозяину. Завязывать такой узел учились до тех пор, пока пальцы не начинали двигаться сами по себе. Сейчас герцог тратил на перевязь непозволительно много времени, и это вызвало у Киарана подозрение. Несостоявшийся король наверняка вознамерился втянуть его в какое-то дерьмо.
— Мы хотим отобедать в Пастушьей таверне, — проговорил Лагмер. — Там подают вкуснейшие потроха и превосходный эль. Присоединяйтесь.
— Я не голоден.
— Чем же вас соблазнить? Может, пригожей девицей? Или слезами мака? Вы пробовали слёзы мака, лорд Айвиль?
— Не пробовал.
Слёзы мака дарили ни с чем не сравнимое чувство эйфории, облегчали боль и делали смерть лёгкой. Киарану давали несколько капель в детстве, когда из его бедра извлекали зазубренный нож.
— Вы многое потеряли, — хмыкнул Лагмер, оправляя полы плаща. — Решайтесь. Я плачу. За слёзы мака и за юную девственницу.
— Желаю хорошо повеселиться, — сказал Киаран и, поигрывая желваками на скулах, пошёл размашистой походкой по аллее. Его уже тошнило от притворства. Он устал изображать из себя беззубого пса.
Престольная Башня встретила Киарана привычной тишиной. Лестницы и коридоры привели к королевским палатам. Караульный, получивший приказ впускать лорда Айвиля в любое время, открыл перед ним дверь.
Рэн ходил вокруг стола, мелом расчерчивая столешницу на квадраты.
— За Бари Флосом послали?
Занятый своими мыслями, Киаран не сразу вспомнил, кто такой Бари Флос. Бари Флос… Бари Флос… Брат вдовы герцога Мэрита!
— Ещё вчера. Он прибудет в замок через неделю.
Рэн вскинул голову:
— Через неделю? Так долго?
— К сожалению, я не умею договариваться с погодой, — улыбнулся Киаран.
— Хорошо, что не умеете. Вам бы захотелось большего.
— Человеку свойственно желать большего.
Рэн упёрся руками в стол и уставился на расчерченное поле:
— Я знал одного человека. Он умел успокаивать ветер и вызывать дождь.
Киаран вздёрнул брови:
— Серьёзно?
Сердце гулко забилось. Не о даре ли матери он говорит? Если о ней — то сколько же скрытых способностей прячет в себе Лейза?