Лейза читала текст снова и снова. На бледных щеках заиграл нервный румянец. Пальцы, удерживающие бумагу, задрожали.
— Этим ядом отравили моего отца.
— Да, — подтвердил Киаран.
Глаза Лейзы словно подёрнулись изморозью.
— Яд изготовил ваш отец.
— Да. Болезнетворный порошок он изготовил по заказу господина Макана.
— Кто это?
— Не знаю. Думаю, подставная фигура. О том, что этим порошком опоили герцога Дирмута, мой отец догадался намного позже. Когда налицо были все признаки отравления.
Лейза уронила руки на колени, опустила голову:
— Вы убили моего отца…
По крыше будто костлявой рукой царапали ветви. За стволом столетнего дуба прятался дневной свет. Огоньки свечей в подсвечнике зябли в промозглом воздухе. Киаран смотрел на Лейзу и ждал.
— Вы должны бросить своё старое занятие, — сказал она. — Вы лорд Верховный констебль, вам нельзя заниматься грязными делами.
— Где вы увидели грязь? Воюют все, убивают все. Разница в том, что мои люди воюют и убивают за деньги. Свою должность Верховного констебля я не передам по наследству, зато передам доходное ремесло. Дело Айвилей продолжит мой сын, а я, если вы позволите, продолжу оказывать посильную помощь королю.
— Гилану всего тринадцать.
— Ему уже тринадцать! Детство мальчика заканчивается в двенадцать лет, если вы забыли.
Лейза скомкала бумагу в кулаке:
— Знаете, чего мне хочется больше всего на свете?
— Скажите. Буду знать.
— Выцарапать вам глаза.
— Сделайте это.
Лейза с трудом подняла голову:
— Вы не будете защищаться?
— Вы можете выцарапать мне глаза, надавать мне оплеух, воткнуть в меня нож. Делайте со мной что угодно, лишь бы вам стало легче. Но я не стану просить прощения за то, в чём нет моей вины. И мой отец ни в чём не виноват. Яд можно купить у любого целителя, в любой аптеке. От другого яда ваш отец умер бы сразу. А наш болезнетворный порошок позволил ему жить и позволил вам появиться на свет.
Лейза упёрлась руками в кушетку. Хотела встать и не смогла.
— «Тайны уходят в могилу», — прошипела она в злобном бессилии. — Вы нарушили свой девиз, лорд Айвиль.
— Заказчик и жертва мертвы. Хранить их секреты не имеет смысла.
— Но вы рассказали мне только сейчас! Вы молчали столько лет! Я просто раздавлена.
— И молчал бы дальше. Я не знал, что у меня возникнет… Я испытываю к вам… далеко не целомудренные чувства… Лейза… Когда я это понял, тайна о вашем отце превратилась в камень на сердце.
— Уходите. — Она ударила кулаком о колено. — Уйдите!
Киаран покинул хранилище книг. Постоял под дубом, глядя в стылое небо, исчерченное ветвями. Посидел на деревянной скамье, наблюдая, как детвора катается с горки. Побродил по льду пруда, щурясь от бликов солнца. Вернулся к зданию и уткнулся лбом в шершавую стену. Перед внутренним взором пролетели последние три месяца, наполненные незаурядными событиями. Вот его жизнь! По-другому жить он уже не сможет!
Решительным шагом прошёл в хранилище. Ногой открыл дверь кабинета и, схватив Лейзу за руки, стащил с кушетки:
— Возвращаемся в замок. Женщины не умеют трезво мыслить. Пусть меня судит король.
— Я сама поговорю с Рэном. А вы, лорд Айвиль… Вы живы, потому что так хочу я. И будете жить, пока служите моему сыну верой и правдой.
— 1.50 ~
Янара просыпалась на рассвете — будто светлеющее за окном небо странным образом проникало в опочивальню и шептало ей в ухо: проснись… Осторожно, чтобы не разбудить Рэна, она поворачивалась к нему лицом. Скользила взглядом по чёрным как смоль волосам, приоткрытым губам и шее с выпирающим кадыком. И улыбалась. В утренней тишине не было прекраснее звука, чем дыхание спящего мужа: ровное, глубокое, спокойное.
Сновидения покидали Рэна, и густые ресницы начинали едва заметно подрагивать. Янара закрывала глаза и, притворяясь спящей, слушала, как под мужем мягко шелестит простыня. Представляла, как он закидывает руки за голову и потягивается. Как набирает полную грудь воздуха, выдыхает остатки сна и рывком усаживается на край кровати, опуская ноги на пол. Янаре хотелось на него посмотреть, но… она стеснялась глядеть на обнажённого мужчину. Если «проснуться» сейчас, придётся встать с постели в чём мать родила, собрать с пола разбросанные вещи и помочь Рэну одеться. Только ласки мужа пробуждали в ней страсть, и только страсть срывала с Янары покров стыдливости. После любовных утех она вновь превращалась в робкую птицу и никак не могла совладать с застенчивостью.
Рэн ворошил в камине угли, подкидывал поленья и уходил в купальню умываться, а Янара боролась с желанием лечь на его место. Простыня и подушка ещё хранили его тепло. Скоро они остынут…
Вновь слышались тихие шорохи. Рэн поднимал с пола одежду Янары и раскладывал на кресле. Надевал штаны, сапоги и рубашку. Перекинув куртку через руку, осторожно отворачивал край одеяла и склонялся над женой. Его волосы щекотали ей шею. Горячие губы касались её плеча, бережно, легонько, чтобы не разбудить. В этом поцелуе заключалось столько заботы и нежности, сколько Янара не получала за всю свою жизнь. Наверное, ради этого мгновения она и притворялась спящей.
Дверь с тоскливым вздохом выпускала Рэна из опочивальни. Порог переступали Миула с Таян. Янара передвигалась на успевшее остыть место мужа и смотрела на полупрозрачный балдахин, нависающий над супружеским ложем. Она выкорчёвывала из памяти безрадостное прошлое — день за днём, ночь за ночью освобождая место для веры в счастливое будущее. Воспоминания о перенесённых муках таяли, а веры не прибавлялось.
В камине уныло потрескивали дрова. Из купальни доносился стук вёдер: Миула устанавливала их на жаровни. Она торопилась, вода расплёскивалась и, попадая на раскалённые угли, возмущённо шипела. Таян запихивала в корзину для грязного белья одежду хозяйки, так заботливо разложенную Рэном. Доставала из шкафа свежее постельное бельё и вставала у изножья кровати, всем своим видом вопрошая: сколько можно лежать?
Янара нехотя выбиралась из-под одеяла. Кутаясь в халат, садилась перед трюмо и обводила в календаре очередную дату. Казалось, часы её жизни бежали быстрее, чем у других. Дни и ночи пролетали как стая стрижей.
Работницы кухни приносили завтрак. Янара ела, не чувствуя вкуса. Затем шла в молельню, расположенную на заднем дворе. Становилась на колени и, упираясь локтями в каменную скамью, смотрела в Книгу Книг. Говорят, Ты любишь всех. Почему же Ты не любишь меня? Или я из тех людей, чья судьба предопределена с рождения, и на её изменение надежды нет? Мне больше некого просить и не на кого больше надеяться…
Янара обедала в своих покоях. Проводила пару часов в кресле, листая книги с удивительными рисунками. Эти книги ей приносили из Башни Книгочеев, где собрана самая большая в Северных землях библиотека, а Северные земли немаленькие — это Шамидан и окружающие его страны.
Потом Янара отправлялась с матерью короля на прогулку. Лейза старалась быть доброжелательной и учтивой, а Янара робела под обволакивающим взглядом, терялась и отвечала невпопад.
По расчищенным от снега аллеям они доходили до Башни Молчания и с террасы наблюдали за тренировкой королевских гвардейцев. Иногда супруге и матери короля везло: тренировался Рэн. Обычно он оттачивал боевые навыки с утра пораньше, но срочные дела или незапланированные встречи заставляли его переносить занятия на более позднее время. Янара смотрела на него и удивлялась: как руки, которые сейчас держат щит и меч, отражают и наносят мощные удары, могут быть такими ласковыми ночью? Как голос, полный воинственной ярости, может нашёптывать трогательные слова? Рэн сочетал в себе полярные противоположности: строгость и мягкость, суровость и нежность, грубость и изящество. Мужчина из девичьих грёз…
Вечером Янара меняла повседневное платье на выходной наряд, ждала Рэна и вместе с ним шла ужинать. Только тогда, шествуя с мужем плечом к плечу, она чувствовала, как к ней возвращаются жизненные силы. Янара нуждалась в Рэне и тосковала, когда его не было рядом. Её сердце ещё не расцвело, а душа с ненасытной жаждой уже тянулась к человеку, который одаривал её теплом и заботой, ничего не требуя взамен.