— Что же это она, сука!.. — искренне возмутился парень. — Вы за нее кровь проливаете, а она ждать не могла? Это совсем не по-немецки!..
— Точно! Где они, наши белокурые Брунгильды — сильные, верные, нежные, любящие своих рыцарей, терпеливо ожидающие их прихода с полей битвы… Все вырождается! Теперь вот даже не знаю, куда податься, как время отпускное убить. Да и девочка бы не помешала — верность-то уже хранить не надо. А ведь был по-рыцарски верен. Ты хоть знаешь, есть ли такое заведение в городе, где можно расслабиться?
— Все заведения на фронт подались. Да у нас и было-то… Но у меня есть пара девочек. С ними можно отдохнуть. Вам, господин обер-лейтенант, это не помешает. Я заметил, когда вы вздремнули, — парень повернулся к Бекешеву и заговорщически подмигнул.
— Да! Это на фронте не до женщин… А вот когда в тыл на отдых отводят, сразу вспоминаешь, что мужчина. Пуговицы на ширинке отлетают. Там сейчас проститутки и зарабатывают. А я не ходил, ехал к невесте весь в ожидании… А-а, — Бекешев опять махнул рукой. — Так что, эти твои девочки? Не уродины, надеюсь?
— Какие уродины? Сейчас такой выбор… ого-го! — парень был рад оказать услугу офицеру, который не корчил из себя зазнавшегося фронтовика.
— О! Если хотя б одна из них блондинка, как моя бывшая невеста, надел бы на нее мундир и шлепал бы по заднице до покраснения, — Бекешев грубо хохотнул. — Знаешь что? Давай-ка их! Я выберу, а может, обеих возьму — силу-то накопил. Меня сейчас на взвод девочек хватит… Не надо в комендатуру, всегда успею. Заруливай в гаштет. Там меньше вопросов задают насчет девочек. Я сниму номер и подожду, пока ты их привезешь, — Бекешев выдержал паузу и с ноткой интимности продолжил: — Если захочешь, можем вчетвером развлечься. В процессе поменяемся. Я сегодня не ревнивый, и ты мне понравился. Я бы такого, как ты, взял к себе в роту — ну и что, что эпилептик? У меня очкариков много — и воюют не хуже других! Как звать?
— Ганс!
— Хорошее немецкое имя. Зови меня Вернером, Ганс. Кажется, приехали в город? Заруливай в гаштет.
— А зачем в гаштет? У меня квартира пустая, — захлебнулся Ганс от восторга, что не расстанется с офицером и, может быть, посоревнуется с ним в постельном сражении, как он это уже проделывал с приятелями. Всех побеждал! Эпилепсия ему не мешает быть настоящим любовником. Но на сей раз, если выиграет, в качестве приза наденет его форму и пройдется в ней по улицам своего городка.
— К тебе? — Бекешев сделал вид, что сомневается. — Это далеко?
— Рядом!
— А как насчет выпивки? Только не вино. Нужен шнапс. Мы на фронте от мороза только шнапсом и спасались. Ох уж эти Карпаты…
— Так вы с восточного фронта?
— Перейдем на ты, Ганс. Да! Я поучаствовал в победах нашего оружия над славянами. Там и железный крест заработал. Расскажу как… Так что насчет шнапса?
— Достанем бутылку, Вернер. Ты имеешь дело с Гансом. Я привезу тебя и исчезну на час. Ты поспишь — тебе это все равно надо перед постельным сражением, а я за это время и девочек привезу, и бутылку и еду раздобуду — у меня связи на черном рынке… Секс сексом, а поесть тоже не мешает. Только вот… — Ганс замялся.
— Деньги не проблема, — успокоил Бекешев Ганса, подумав, что такой же восторженный русский дурак в этих обстоятельствах еще и деньги бы свои выложил. — Ну что ж, показывай свою берлогу.
Когда они шли мимо одинаковых дверей по полутемному коридору, Бекешев подумал, не развлечься ли в самом деле с немецкими шлюхами. Кто его заподозрит? Пусть этот дурак Ганс привезет еду, водку, девочек — сейчас он бы не отказался от женского тела. Наверняка эти Бругнгильды такие же, как та баба с озера, — широкостные, на картошке вскормленные. Но в его положении голодающего можно отбросить привередливость и лопать, что дают. Надо решать… Такого шанса больше не представится. Так что? Ганс уже дверь открывает…
Они вошли в небольшую комнату с одним окном, занавешенным тяжелой портьерой. Кровать, диван с парой подушек, посередине стол с четырьмя стульями, двустворчатый шкаф, ширма, за которой видны умывальник, керогаз, малюсенький разделочный столик, полки с посудой… На стенах — плакаты, посвященные доблестной немецкой армии. Чистый пол. Квартирка молодого холостяка без особых духовных запросов. Ганс включил свет, и тусклая лампочка под красным абажуром осветила «берлогу».
Нет! Нельзя его выпускать — черт с ними, со шлюхами, шнапсом, едой… Этот Ганс, может быть, его последний шанс. Где он еще найдет такого наивного романтика? Бекешев понимал его друзей, уже прошедших фронт и потому смотрящих на своего бывшего удачливого одноклассника с позиции людей, которые удачей считают каждый прожитый на фронте день без ранения или смерти. Им наверняка смешна наивная восторженность Ганса, и они втайне завидуют ему — живой останется. Если бы кто-то них попался ему сейчас вместо Ганса, он, не задумываясь, уложил бы такого одним ударом.