— Есть две причины, по которым я не стал этого делать. Через эту деревню прошли казаки, и после них евреи встречали нас как своих освободителей. И вторая — это народ жадный. За такие деньги они бы своего выдали с потрохами, не говоря уж о казаке. А искать все равно бесполезно: если они действительно спрятали его, то поверьте мне — мы бы никогда его не нашли. За века насилия в этих краях они приобрели такой опыт укрывания, что нам тут делать нечего.
— Будем надеяться, что его пристрелят при переходе через линию фронта, — мечтательно произнес лейтенант.
— Вы знаете, как называют восточный фронт в ставке? Резиновый. Поверьте мне, этот русский просочится через линию фронта, которой давно уже нет, как вода проходит сквозь песок, как нож сквозь масло.
Майор помолчал немного и неожиданно для лейтенанта мягко улыбнулся и даже покачал головой. Увидел недоумение в глазах лейтенанта и снизошел до пояснения:
— Каковы наши мальчики! Поверьте, лейтенант, стоило проиграть только ради того, чтобы узнать душу нашего солдата.
В ста метрах от них еврейская семья возвращалась домой. Хава несмело дотронулась до своего мужа.
— Шимон, а вдруг он в самом деле казак? Пока еще не поздно.
Шимон оглядел своих женщин, ждавших его окончательного слова, и назидательно поднял вверх палец:
— Знайте, что на этой земле еще не родился такой казак, который знал бы молитву на языке наших праотцев Авраама, Исаака и Иакова — да будут благословенны их имена.
37
Ира его спасла, — думал Бекешев, пробираясь по лесу. Как все обернулось! Еврей и адреса не стал брать, и часы хотел вернуть — на кой черт они ему сдались в этом лесу. Навсегда он сохранит благодарность к этому народу и к ней… Но где же свои? Сколько еще идти, ползти, перебегать на коленях через каждое открытое место? Уже пушки гремят где-то сбоку и сзади… или только кажется? Сколько он уже прошел дозоров, гнезд, старых траншей — и русских, и немецких… Да где же наши, черт бы их побрал?! Надо быть внимательнее — обидно налететь на пулю в последний момент. Стоп!
Дмитрий упал на землю, на мгновение опередив выстрел.
— Эй! Как тебя там, мать твою?! Руки вверх! — услышал он прозвучавший как прекраснейшая музыка родной язык меньше чем в ста метрах впереди себя.
Вытащил из кармана серую тряпку, которой снабдил его Шимон, и замахал ею, надеясь, что в утреннем рассвете она сойдет за белую.
— Не стреляйте, братцы. Я свой… из плена бегу, — крикнул он.
— Руки-то подними, свой. А то пристрелим…
Штабс-капитан русской армии Дмитрий Платонович Бекешев встал с земли и впервые в жизни с удовольствием поднял вверх руки.
2004–2005
Нью-Йорк
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ВРЕМЯ»
ГОТОВИТСЯ К ВЫПУСКУ В СВЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА «БЕЛАЯ КОСТЬ»
Караев посмотрел на китель штабс-капитана и спросил:
— Браунинг под мышкой держишь?
— Заметно? — Бекешев машинально дотронулся до пуговицы.
— Нет. У меня-то глаз пристрелямши. Чего они не звонят, суки? Если что-то с девочкой — всех порешу и их главаря первого. Он у меня дальше двух шагов от камеры не пройдет.
— Ну они же, честное слово…
— Не надо, Дмитрий. Ты не знаешь, кто это. И не дай Бог тебе знать. Блатной мир — это закрытый орден, и чужих туда не пускают. Посторонний для этого мира — только фраер, асмодей, черт, штымп… да как настолько не обзывают. Это не я себя называю «битым фраером» — они. Потому что знают меня. Знают, что я не верю им и никогда не поверю — прокололся один раз. Все на этом! Для блатного это доблесть обмануть фраера, который, может, минуту назад ему жизнь спас. Это закон их мира, и нет там другого закона. Даже сосчитать невозможно, сколько сыскарей, полицейских и прочих попалось на их «честное слово вора». Для них дать такое слово и потом обмануть, растоптать клятву — это доблесть, тема для хвастовства. А я понял, что нет ничего страшнее их морали, и потому просто не верю! Подземный уголовный мир — это царство, где цель жизни — только жадное удовлетворение самых гнусных прихотей и страстей, где интересы — только скотские, даже хуже… зверь на такое неспособен, на что способен блатной. Поэтому все описания преступного мира — это вранье и вред для общества! Писателей туда на пушечный выстрел не подпустят. А вот лапшу навесить на уши писаке — это сколько угодно. И запомни, Дмитрий, блатные воры страшнее всего. Эти борются с обществом оружием подлости, лжи, коварства и обмана — и живут за наш счет! Блатному вору ничего не стоит при удобном случае распороть человеку живот и вытащенными из него кишками удавить еще кого-либо… Бывало такое, Дима, бывало…