Нина молча теребила ухо своей шапки.
— Простите, а что вам, собственно, надо? — хозяин подозрительно покосился на Нинину сумку.
«Боится, не бомба ли у меня там», — решила Нинка, и нахально мотнула раз-другой своей хозяйственной сумой. А вслух сказала:
— Я и говорю, почта. Расписаться надо. Может, пригласите все-таки войти?
«Или он чокнутый, или скрывающийся под маской ученого рецидивист...»
— Проходите, — недовольно проворчал хозяин.
Нинка прошла в коридор, затворила дверь за собой, хотела было защелкнуть замок, но хозяин проговорил быстро:
— Нет-нет.
Сам он стоял перед ней, вглядывался и ждал. «Как на допросе, — подумала Нина, — как будто я гестапо». Оглядела его: высокий, сутулый, бледное с желтоватым налетом лицо, но черты красивые. Да он был бы, пожалуй, красивым, если бы не угрюмый этот взгляд. Угрюмый и немного затравленный. «Наверно, когда расслабляется, когда он как есть, и думает о чем-то хорошем, то бывает красив, — подумала Нина. — А сейчас глаза-то у него жуткие какие, как ножи...»
Все так же, молча, хозяин смотрел на нее. Пришлось заговорить первой:
— Я вот, понимаете, пришла поговорить с вами насчет одной... В общем, одна ваша студентка...
— Ах, вот оно что! — Борисов брезгливо поморщился. — Так я и знал!
Нинка слегка растерялась. «А что я такого сказала? Чего он знал?» Она пожала плечом и тупо уставилась сначала на пол, потом на свою нелепую громоздкую сумку. Сама себе она сейчас казалась такой же нелепой. Идиотское положение.
А тот все молчал, зло и уже как-то спокойно, свысока. Когда Нина снова взглянула на него, показалось, что Борисов похож на пойманного, но ловкого разведчика из детективного фильма, что сейчас Борисов бросится к выходу, плечом высадит дверь и удерет.
— Ну и дела... — пробормотала она.
Борисов двинулся прямо на Нину и стал теснить ее к выходу. Отчеканил:
— Я не знаю никаких ваших студенток. И говорить с вами не намерен. Оставьте эти свои штучки при себе.
— Ой, но я ведь не сказала еще... — спохватилась Нина. — Но Жанка... Послушайте. Ну послушайте же!
Она вцепилась в пальто, свисавшее с вешалки около двери. Хозяин грубо выталкивал ее за дверь. Нина упиралась, крепко цеплялась за пальто и тараторила :
— Ой, ну постойте же... Она же в больнице!.. Из-за вас все, из-за вас... Вы такое натворили, это же убийство...
— Что?!
Борисов остановился.
— Что такое? — произнес он с нажимом на слово «такое». — Убийство?
Нинка смолкла. Кажется, опять сморозила что-то не то. И взглянуть на Борисова больше не решалась, только все сильнее тянула на себя свисавшее с вешалки пальто.
Хрясь-сь!__раздалось вдруг над головой.
Будто что-то обломилось под самым потолком — показалось ей. На Нину обрушился какой-то ворох вещей.
— И-и! — с испугу взвизгнула она и плюхнулась на пол вместе с пальто, металлической вешалкой, шапкой, шарфами и глухо стукнувшимся о ее голову зонтиком.
— Кажется, вы собирались меня шантажировать?— долетел сверху зловеще-иронический голос Борисова.
— Нет! — отчаянно выкрикнула с полу Нинка. — Ведь она совсем еще ребенок!.. Ребенок же!
— Ого! — все так же произнес Борисов. — Убийство, ребенок... Не слишком ли много для первого раза?
— Чего? — Нинка выбралась из-под вороха одежд, села, почесала затылок и поджала под себя ноги.
— Интересно, — слегка паясничая, продолжал Борисов. — Кто же все-таки убийца и чей ребенок? Неужели во всех этих ужасных злодеяниях повинен именно я? А? Может, мне публично покаяться, а? Что вы предлагаете?..
Нинка обалдело уставилась на Борисова. Она как-то плохо соображала, что делать дальше.
— Может, вы все-таки соизволите подняться с полу, мадам? — сказал Борисов и галантно протянул ей руку. — Чтобы покинуть мое скромное жилище, вам необходимо сначала подняться с полу. Не на карачках же вы поползете отсюда?
Нина загнула в рот свою рыжую прядь и, жуя, пробормотала :
— Ну и ну! Клинический случай...
Ко всем больным приходят родные. Соседку Жанны по палате Лидию Семеновну навещает ее сын Виктор. Жанка давно его заприметила. Вот и накануне: встала, чтобы расчесать волосы, а потом только прошла между койками к окну, глянула во двор — вот он, тут как тут. В дубленке нараспашку, вязаном шарфе — один конец рулоном вокруг шеи, другой болтается чуть не до земли, — долговязый, тонкий, не идет, летит вприпрыжку между белыми тополями. Все ближе к их корпусу. Глянул вверх на «свои» окна, заметил ее, Жанку, замахал большой ладонью, как ластой. Приветствует. Крикнул, улыбаясь, что-то. И Жанке стало вдруг свежо и радостно, будто она у выбитого окна на сквозняке (пока Виктор еще бежит, пока она смотрит на него...) Что-то от взлетевшей птицы, осеннего ветра, косого паруса — во всей повадке его, Жанка не может точно определить, но чувствует это. Летит, летящий весь. И так всегда — даже когда стоит рядом или просто сидит в изголовье материнской койки; и все женщины в палате, поглядывая на Виктора, тоже чувствуют эту его крылатость.