БЕЛАЯ ЛЕБЕДУШКА
Русские волшебные сказки
Финист — ясен сокол
некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухой. И было у них три дочери. Старшая и так и сяк, средняя собой пригожая, а младшая умница-разумница и такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать: брови соболиные, очи соколиные, русая коса до пояса.
Вот собрался раз старик на ярмарку. Позвал он дочерей и говорит:
— Дочери мои любимые, хорошие да пригожие, что вам на ярмарке купить?
Старшая дочь говорит:
— Купи мне, батюшка, сарафан шёлку лазоревого, да такой, чтобы соседские девки от злости сохнули.
Средняя говорит:
— Купи мне, батюшка, бусы дорогие, да такие, чтобы подруженьки с зависти лопнули.
— А тебе что купить, меньшуха моя любимая?
— А купи мне, батюшка, аленький цветочек, да краше которого нету на белом свете.
Подивился старик, покачал головой, да делать нечего.
Вот поехал старик на ярмарку, купил сарафан шёлку лазоревого, купил бусы золотые, а аленького цветочка нет как нет.
Выехал он за околицу.
Вдруг видит — идет навстречу старичок седенький, армячок серенький, а в руках у него цветочек аленький, да краше которого нет на свете.
Вот отец и говорит:
— Не продашь ли, дедушка, цветочек аленький?
— Не продажный он, а заветный.
— А какой на нём завет?
— Вот если дочь твоя пойдёт замуж за сына моего Финиста — ясна сокола, бери цветок, а нет — проезжай мимо.
— Ну, неволить дочку не буду, а по сердцу будет — перечить не стану.
Отдал ему старичок цветок и как сквозь землю провалился.
Вот приехал отец домой, отдал дочерям сарафан шёлку лазоревого, отдал бусы золочёные, а младшей дочери и говорит:
— Не люб мне цветочек твой аленький. Я за него тебя замуж посулил неведомо за кого — за Финиста — ясна сокола.
— Ничего, — говорит, — батюшка. Я Финиста — ясна сокола давно знаю, у подруг в гостях с ним не раз встречалась.
Взяла девица аленький цветочек и к себе в горницу убежала.
Поставила цветочек на окошко, распахнула ставеньки и говорит:
— Полно тебе, Финист — ясен сокол, по поднебесью летать, скучно мне без тебя, красной девице.
Откуда ни возьмись, влетел в окно сокол, о пол грянулся, добрым молодцем стал.
А как улетел обратно, дал ей пёрышко из левого крыла.
— Чего, — говорит, — захочешь, моя любушка, в правую сторону пёрышком взмахни — всё тебе явится, в левую взмахнёшь — всё спрячется.
Вот настало воскресенье.
Стали старшие сёстры в гости к соседям собираться. Наряжаются в сарафаны нарядные, достают платки новые, надевают бусы золочёные да над младшей сестрой посмеиваются.
— А ты, умница-разумница, что наденешь?! У тебя и обновок-то нету! Сиди дома со своим цветочком аленьким!
— Ничего, — говорит, — сестрички, мне и дома хорошо.
Только сёстры из дому ушли, побежала девица в свою светёлку, открыла окошечко, махнула пёрышком в правую сторону.
Отколе ни возьмись, подскакала карета золочёная, в три пары лошадей запряжённая, выскочили слуги проворные, одели её, на пир к соседям повезли. А гости на пиру есть-пить перестали, все на неё смотрят, дивуются…
— Откуда эта царевна заморская?!
Чуть праздник кончился, села девица в карету золочёную — только её и видели.
Домой приехала, в левую сторону пёрышком махнула.
Всё из глаз пропало. Села у окошечка в пестрядинном сарафанчике, в пяльцах шьёт, нитку к нитке кладёт.
Прибежали сёстры, стали рассказывать ей:
— Была у соседей царевна заморская, красоты неописанной, одежды невиданной. А ты, дурочка, дома сидела, ничего не видела.
— Ничего, — говорит, — сестрички, вы так хорошо рассказываете, будто я сама всё видела.
Вот и второе, и третье воскресенье так велось. А на четвёртое воскресенье, как стала девица раздеваться, забыла из косы бриллиантовую булавку вынуть. Стали ей сёстры про царевну заморскую рассказывать, да одна и заметила:
— Что это у тебя, сестричка, булавка в косе точь-в-точь, как у заморской царевны была?
Ничего им девица не ответила, закраснелась, к себе в светёлку убежала.
Только стали с той поры сёстры подсматривать, стали сёстры подслушивать и увидали, как на вечерней заре к ней сокол в окно влетел. Вот и задумали они недоброе. Знать, сердца у них были злые и завистливые.
Вот раз вечером распахнула девица ставень и поставила на окошко цветочек аленький, а сама прилегла на лавку да и заснула крепко-накрепко.
Тут злые сёстры воткнули в окне ножи острые крест-накрест, а подоконник иголками утыкали.
Прилетел Финист — ясен сокол, на ножи наткнулся, грудь себе изранил, крылышки подрезал, ножки искровянил.
— Прощай, — говорит, — красная девица! Спасибо тебе за любовь твою! Всю грудь мне изранила, крылья подрезала, сердце искровянила. Улечу я теперь за тридевять земель в тридесятое царство, в далекое государство. Пожалеешь, покаешься, да поздно будет. Не найти тебе Финиста — ясна сокола, не вернуть тебе любви моей. Разве три пары сапог железных истопчешь, три посоха чугунных изломаешь, три хлеба каменных изгложешь.
Застонал он тут стоном страшным, и на стон его по всему городу колокола медные пооткликнулись. Проснулась девица, видит — нет около неё Финиста — ясна сокола. Ставеньки растворены, торчат на окне ножи острые крест-накрест, и каплет с них кровь горячая прямо на цветочек аленький, а пёрышками всё окно усеяно — его пёрышки радужные.
Что тут делать?
Заплакала девица, пошла к кузнецу, в пояс ему поклонилась, приказала ему три пары сапог железных, три посоха чугунных исковать, взяла три хлеба каменных и в путь отправилась.
Уж не раз заря занималась, росами медвяными умывалась, облаками облачалась, звёздами застёгивалась, а девица всё идёт, всё идёт, а лес всё чернее, всё гуще, верхушками в небо вьётся.
Вдруг глядит — стоит избушка на курьих ножках, туда-сюда поворачивается.
— Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом: мне в тебя лезть и хлеба есть.
Повернулась к ней избушка передом; вошла в неё девица, а там Баба Яга лежит на печи, на девятом кирпиче.
— Фу-фу-фу, — говорит, — раньше русского духу было слыхом не слыхать, видом не видать, а теперь русский дух по свету шляется, в нос бросается.
Поклонилась ей девица низёхонько, рассказала ей всё скромнёхонько.
Ну, Баба Яга её пожалела, накормила, напоила и спать уложила. А утром рано-ранёшенько разбудила и дала ей подарочек — золотое блюдечко, серебряное яблочко.
— Иди, — говорит, — к моей старшей сестре; она по Руси летает, больше меня знает. Может, она тебе путь укажет.
И пошла девица дальше.
Она день идёт и другой идёт. Она год бредёт и другой бредёт, а лес всё темней, всё гуще, верхушками в небо вьётся.
Уже вторую пару сапог железных истоптала, второй посох чугунный изломала, второй хлеб каменный изглодала.
Вдруг видит: стоит избушка на курьих ножках, туда-сюда поворачивается.
— Избушка, избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом: мне в тебя лезть и хлеба есть.
Повернулась к ней избушка дверью; вошла в неё девица и ахнула. Лежит там Баба Яга — костяная нога в углу на печи, на девятом кирпиче, правое ухо под себя положила, левым покрылась, а нос в потолок врос.
— Фу-фу-фу, — говорит, — что это такое? Раньше русского духу было слыхом не слыхать, видом не видать, а теперь русский дух по свету шляется, в нос бросается. Ты что, девица? От дела лытаешь али дело пытаешь?