Стремили губы к вод прохладе
Даль перехода, боя ад.
Не сняв «Калашникова», — клади,
Вперёд зовущей, не назад,
Она к воде припала страстно,
Не осаждая пыл глотков.
Картина эта распрекрасна,
Из мирных будто бы годов…
Все изумлённо стихли птицы,
Стреножил ветер прыткий нрав,
Сквозь полог туч лучи — ресницы
Тепло коснулись девы, трав…
Красы невиданной доселе
Расцвёл сухой, корявый куст,
Туманы в росы все осели,
И рос на деву взор не пуст…
И не помять чтоб — как то можно! —
Влюблённый взор не отводя,
Держа в ладонях осторожно.
Склонилась, мать как, над дитя
Над ней Вселенная — создатель
Всего и вся на разный вкус,
Забыв. что дикий пожиратель
В ней скрыт и бешеный укус…
О гимн Прекрасному! Ты вечно
Пленяешь души и сердца,
Восславив то, что человечно,
Его возвысивши творца.
Звучи от сердца, патетично
О поцелуях с влагой губ!
А прозвучишь, звучи вторично,
Взвей торжество фанфарных труб!
Вот утоливши жажду страстно,
Как благодарная душа.
Она ручью поклон прекрасный
С почтеньем дарит, чуть дыша…
И тот в ответ ей тоже ласку:
Порыв души в любви велик!
Но вдруг смущенье деву в краску
Ввело: в нём свой узнала лик…
Волна его чуть колыхала,
Красы боясь нарушить рай:
«Цветите, губы ало — ало,
Гори, свет глаз и не сгорай,
Цветы приколоты, не вяньте,
Ярки на фоне вы волос,
Глаза — в ресниц отменном канте…
Откуда, Диво, ты взялось?!»
…В душе смотрящей зреет буря,
Волнует сердце мыслей новь:
«Ужели я?» — глаза зажмуря,
Открывши, видит… тоже вновь!
Да! Это ты, красы цветенье
В чудесной прелести, во всей.
Восторг тобой — в природы пенье,
Сомнений горечь прочь отсей!
Вот так приходит час бутона
Цветком — красой явиться вдруг!
Не отменял никто закона
Природы — вечен жизни круг.
Но дева спешною рукою,
Смутясь, разрушила тот лик,
Хоть краску щёк своих не скроя,
Так стыд свой пряча от улик…
Затем внимательнейшим взором
Окинув всё вокруг себя,
Не запятнаться чтоб позором
И честь, порядочность любя,
Освободилась от одежды,
Вступила спешно в лоно вод —
Осуществление надежды —
И вот она уже плывёт,
Отраду грудью рассекая,
Лицо лучит от милых брызг,
И вся счастливая такая,
Тихонько впавши в детский визг!
Ну, а боец, глаза назвавший
Такими дивными её,
Конечно жив, в бою не павший,
Хотя зловеще вороньё,
Галдя, над ним уже кружило…
Восстановительный он курс
Всё проходил, невольник тыла,
Что тяжелее всех обуз
Бойцу, живущему борьбою.
А ей претит всегда ничья!
И как — то так, само — собою,
Гуляя тихо вдоль ручья,
Он шум услышал в нём и всплески…
И, чуть раздвинув куст рукой,
Вмиг встрепенулся — повод веский,
Картины видел ли такой?
Плыла большая гордо птица,
Восторг души, отрада глаз.
Куда, зачем она стремится,
Да и откуда тут взялась?!
Не раз гулял ручья он мимо,
Но дива что — то не видал…
И как названье птицы — имя?
Но от догадки стал вдруг ал:
В лицо стыда плеснулась краска,
И он отпрянул от куста
Со сверхпоспешностью, опаской,
Что совесть станет не чиста —
Тайком подглядывать за девой…
«Что за лебёдушка! Ах, стать!
Фыонг, ты, просто. королева…
Что глаз вовек не оторвать!
Как удлиняют шею пряди
Белейших шёлковых волос…»
И… вновь стремит свой взор к отраде!
Но нет её уж… Вот вопрос!
Куда девалося виденье?!
Как пеленою скрыл туман…
— Здоровья, вижу, пополненье!
Как хорошо — то, Фам Туан! —