Плывёт всё медленней… О, чудо! —
Узрели в тьме глаза, зорки,
Из глубины… Ну, да оттуда
Всплывают… струйкой пузырьки,
Как будто воздух кто пускает
Вверх изо рта и из ноздрей…
Лиха в беде вдруг — мысль людская!
Фыонг их ртом, да поскорей
Ловить, глотать почаще стала,
Даривши лёгким благодать,
Хоть мысль терзала, и немало:
«А вдруг морской то дышит тать,
В свою ловушку завлекая,
Чтоб растерзать и проглотить?
Ну, значит, смерть моя такая,
И я вовсю спешу к ней прыть!..»
И, точно, чудище, как глыба,
Всему, что знала, не в пример,
Не осьминог то и не рыба,
Имело бешеный размер,
Спиною горбясь — великаном,
Ракушкой густо обрастя…
Оно влекло к себе арканом
На дно Фыонг, людей дитя,
Готовя страшные напасти
И испуская пузырьки
Из глубины змеиной пасти,
Но не в движенье-кувырке
Не находилося ретиво,
Две ж пары толстых, цепких ног
Обвили крепко косо-криво,
Чтоб сей субъект уплыть не смог,
Густые водорослей нити.
Дышало тяжко существо…
В таком плену уж не до прыти!
К тому же, илом занесло…
Тут глаз открылись грузно веки,
И голос грузно зазвучал:
— Не бойся! Я не леший некий.
На дне уж долог мой причал…
Я Золотая Черепаха,
Я от рожденья Ким Куи.
Да, видно, здесь моя уж плаха,
И сочтены века мои…
Всё потому, что грея мило
Свой нос и панцирь, и бока,
Что душу напрочь растопило,
Узрела я: знать высока —
Выонг! — спешила вдаль с делами.
Рыбак попался ей во взор,
Был не с пустыми он руками,
Он ожерелье, как узор,
Держал в руках красы прелестной!
Тот излучал волшебный свет…
— Ах, требуха ты, вор бесчестный!
Раз у меня такого нет,
Отдай сейчас же мне с поклоном.
Эй, слуги! Вон отнять, сказал! —
Но тот с глубоким, нервным стоном,
Что заслезилися глаза,
Швырнул в момент его в пучину
И горько-горько зарыдал…
На то сердечную причину
Имел уж многие года.
Он по жемчужине, ныряя
В сташенный ад морских пучин,
Собрал то чудо, чудо рая,
И это подвиг всех мужчин!
Хотел вручить уже невесте,
Да вышло вот наоборот…
Не замарал пред нею чести
Зато, — такой в чести народ!
И порубили слуги зверско
Того беднягу на куски…
Вот беспредел! И это — мерзко.
Умрёт невеста от тоски…
Ныряли слуги, но напрасно:
Пучина тайну ввек хранит
И, в данном случае, прекрасно:
Выонг был чисто вон обрит!
И что лежу, узрев, поодаль, —
— Вмиг ожерелье мне достать! —
Выонг воскликнул, но я в воду
Лезть отказалась; злобно тать
Воскликнул: — Тоже на тушонку! —
Но крепок панцирь, и мечи
Ломались напрочь с треском звонким,
Хоть слуги были силачи!
Тогда к ногам моим надёжно
Огромной массы валуны
Вмиг приторочили, и можно
Лишь удивляться, как сильны
Так были слуги в этом деле,
Коль бросить в море всё ж смогли.
Теперь на дне дышу я еле,
От Солнца, берега вдали,
Который век, терпя мученья,
И гаснет, гаснет жизни луч
Без пользы людям, истощенье —
Враг беспощадный и могуч.
— Постой! — Фыонг в ответ вскричала, —
Я помогу тебе в беде,
И от гнетущего причала
Ты отойдёшь и уж нигде
Не вспомнишь боле ты о плене! —
Чтоб воду в ступе не толочь,
Ракушки с панциря каменьем
Все посбивала тотчас прочь!
Он заблестел вновь позолотой!
С ног отвязала валуны…
— За это мне тебе охота, —
От благодарности волны,
Воспрянув жизнью, Черепаха
Фыонг сказала, — подарить
Того труд, сгинул кто на плахе,
Кто нанизал его на нить,
Что засиял он чудным светом,
Сравни став Солнцу и Луне!
Невеста с горя сгибла где-то,
И в пепел дом сгорел в огне…