Еще через полчаса мы достигаем окраины леса Маг На Тир, где дорога вьется среди буков и дубов. Я веду нас по боковой тропинке к поляне с пологим склоном.
― Здесь? ― Сабина в недоумении оглядывается по сторонам. ― Здесь нет ручья.
Я указываю вглубь леса.
― Это в пятидесяти шагах в ту сторону.
Сначала на ее милом лице появляется растерянность, но затем ее брови медленно поднимаются.
― О. Ты слышишь его, не так ли?
Я перевожу взгляд с ее лица на верхнюю часть груди, где красуется родимое пятнышко ― крестный поцелуй.
Сказать ли ей, что я слышу, как течет кровь в ее венах?
Что я слышу ее вдохи и выдохи?
И что незаметное скольжение ее пальцев, гладящих эту ракушку, для меня так же громко, как грохот океанских волн?
― Да. Я слышу его. ― Я скидываю мешок и начинаю убирать поваленные сучья.
Она грациозно спускается и ведет Мист в сторону ручья, но я качаю головой и указываю на основание вяза. ― Нет. Я отведу лошадь. Ты оставайся там и не двигайся.
― Я могу…
― Сиди и не двигайся. Я сказал тебе слушаться.
Ее маленькие ручки сжимаются в кулаки, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Выдохнув, она опускается на свою симпатичную попку у основания дерева. Хорошая девочка.
Разбивать лагерь для меня ― привычное дело. Я расчищаю место, собираю дрова для костра, проверяю периметр на предмет наличия поблизости диких животных или, что еще опаснее, других людей. С тех пор как лорд Райан вытащил меня с боевого ринга, когда мы оба были еще мальчишками, а спустя годы вложил в мою руку лук, моя жизнь ― это охота, лес, шум и звуки природы.
Но в этот раз разбить лагерь сложнее. Ее присутствие все меняет. Я все время думаю, где развести костер, чтобы дым не стелился ей в лицо, как сделать спальное место достаточно мягким для дворянки. Я так долго думаю о комфорте Сабины, что к тому времени, как развел костер и напоил ее лошадь, уже всходит луна.
В животе у нее урчит.
Я встаю и вытираю руки.
― Я найду нам что-нибудь поесть. Оставайся здесь.
Она прикладывает руку к животу, глаза расширяются, когда до нее доходит, что я услышал сигналы ее тела о голоде. Она смотрит в темноту за костром, прикусив нижнюю губу.
― Я быстро вернусь, тебе ничто не угрожает.
Она сглатывает.
― Хорошо.
Затем обнимает колени. Она дрожит, черт возьми. В таком виде, с распущенными по голой коже медовыми волосами, она выглядит беспомощной, как олененок, оставленный матерью без присмотра.
Бессмертные, помогите мне.
Я расстегиваю нагрудник, вытягиваю рубашку из брюк, затем снимаю ее через голову.
Я бросаю ей рубашку беспорядочным комом.
― Надень ее.
Ее руки расправляют ткань, и она смотрит на меня с полным недоумением. Секунду никто из нас не говорит. Наконец она произносит:
― Никакого платья. Никакой сорочки. Ни…
― Я знаю чертовы правила, леди Сабина.
Она все еще выглядит озадаченной, а ее внимание мечется между мной и рубашкой.
― Но…
― Кто расскажет лорду Райану? Деревья? Послушай, маленькая фиалка, если ты хочешь провести всю ночь, дрожа от холода без одежды, пожалуйста. Но здесь только ты и я. Мне плевать на это почитание бессмертной Солены ― боги не заслужили моей благосклонности. Завтра ты продолжишь путь голой, как велел мой господин. Сегодня вечером, в уединении нашего лагеря, если тебе будет приятно прикрыться, сделай это. Для меня это не имеет значения.
В свете костра ее удивленные глаза кажутся особенно большими. Мое обостренное зрение позволяет мне разглядеть все крупинки золота в ее сине-зеленой радужке, словно искры костра, взлетающие в ночь, нашли дом в ее глазах.
― Ты не почитаешь ни одного из богов?
Я фыркаю.
― Люди ― идиоты, если надеются на их пробуждение. Да, я знаю, что легенды читать захватывающе, но в реальности боги будут такими же, как и любые правители с бесконтрольной властью, ― гребаными тиранами. Через год после их возвращения начнется война и порабощение. Нам повезло, что они уснули. Надеюсь, они никогда, блядь, не проснутся.
Ее глаза становятся еще шире.
― А что, тебя это оскорбляет, маленькая фиалка? ― огрызаюсь я.