Педсовет озадаченно промолчал. Только у окна кто-то пробормотал с обидой, что пусть бы этот Гоголь пришел бы к нам в школу да поработал маленько — хоть литературу бы почитал бы восьмым классам, а там бы мы на него поглядели… Присутствующие бодро рассмеялись, давая тем самым понять, что не заметили бестактной выходки юного коллеги: ох уж эта молодая уверенность в том, что все умеешь и понимаешь лучше всех!.. Ничего, это пройдет, с кем не бывало.
Увы, дальше было хуже: молодой учитель перешел от слов к действиям.
Первым его деянием был скандал из-за пятиклассника Толика Адыева. «Это слабоумный ребенок, — сказала классная. — Надо хлопотать о переводе в спецшколу». Арсений Александрович поморщился и взглянул на Аристотеля. Аристотель стукал по столу карандашиком и медленно краснел. Он не умел говорить сразу, но никто из присутствующих не сомневался, что он все-таки заговорит. Однако Аристотель и рта не успел раскрыть, как вскочил Александр Арсеньевич. Чего греха таить — он нагрубил. Адыева ни в какую спецшколу, разумеется, не перевели, а с классной руководительницей была истерика, она плакала и кричала:
«Пусть он его себе возьмет и попробует! На чужом-то горбу хорошо в рай!.. Если он директорский сын, так ему все позволено?!»
«Дурак, — обругал после педсовета Александра Арсеньевича отец, орать-то зачем так было? Спокойно нельзя?»
«Нельзя», — буркнул сын.
«Адыева в свой класс возьмешь?»
«Возьму».
Но и на этом подвиги Александра Арсеньевича не кончились. Причем раз от разу становились все ужаснее. В середине года ему пришло в голову сцепиться с учителем труда, человеком простым и незатейливым, в качестве педагогического воздействия применявшим иногда легкое рукоприкладство. Александр Арсеньевич дважды разговаривал с ним, но трудовик продолжал воспитывать как умел. Тогда произошло нечто совершенно недопустимое. Официальной огласки история эта, к счастью, не получила. Но неофициально весь педагогический коллектив знал, что учитель географии вызывал в коридор учителя труда и, вежливо поинтересовавшись, за что он ударил пятиклассника Васильева, в ответ на: «За дело, а тебе-то что?» — дал ему пощечину.
«Ты можешь ударить человека?! — с ужасом спрашивала потом Елена Николаевна. — Ты, учитель, интеллигентный человек!»
На что Александр Арсеньевич, по слухам, ответил:
«Если интеллигентный человек это тот, кто спокойно смотрит, как унижают, то я неинтеллигентный…»
Именно в этот период Арсений Александрович понял, что лучше бы, ох, лучше сын стал путешественником…
И только Аристотель глядел на Александра Арсеньевича влюбленно и твердил: «Оставьте его в покое, он педагог от бога!» — чем, надо сказать, только укреплял антирелигиозные настроения окружающих.
Надеялись, что за лето молодой учитель одумается, повзрослеет. Но вот и новый учебный год начинается как-то скверно: класс бунтует, а учитель географии его поддерживает. И ведь считает, что прав!
— Слушай, — сердито сказал Саня директору школы, — вы кого воспитать хотите?
— Мы! А вы, значит, тут ни при чем!
— Нет, скажи, ты когда-нибудь задумывался над этим?
— Нет! — с сарказмом отозвался Арсений Александрович. — Будь уверен, что за двадцать лет работы в школе я ни разу ни о чем подобном и не думал. Устраивает тебя такой ответ? Дальше что?
Саня вскочил:
— Нет, ты понимаешь или нет, что это ужасно?.. Ну кого, кого мы воспитываем?! Учитель назвал ученика придурком, класс решил, что оскорблен не один, оскорблены все, и правильно решил! А мы их ломаем, мы твердим: «Сами виноваты, извинитесь»! А за что? Почему? Гордость, чувство собственного достоинства ученикам не положены, так, да?
— Красиво говоришь, — покачал головой Арсений Александрович. — Да больно любите вы все о собственном-то достоинстве. Собственное у них есть, не волнуйся. А вот есть ли у них чувство чужого достоинства, интересно знать… Сдается мне, они про такое и не слыхали…