Исупов хмуро глядел в угол и молчал.
— Ты чего это творишь? — сердито спросил его Саня, когда вышли из кабинета, но тут на него испуганным ветром налетела секретарша Верочка и зашептала:
— Кошка скребет на свой хребет! Иди скорей, он ждет!
«Белая лошадь — горе не мое…» — пробормотал про себя учитель географии и пошел к разгневанному директору.
Скажем честно — Саня трусил…
Вчера опоздал на электричку… Позавчера поддержал бунт в девятом «В»… Ничего хорошего от разговора с отцом ждать не приходилось. Только и надежды было на магическое заклинание, с детства отводившее от Сани несчастья.
И помогло: в кабинете директора, помимо сумрачного Арсения Александровича, присутствовал еще и Аристотель. Это было уже полегче.
— А-а! — радостно приветствовал он Саню. — Явился, герой!
Саня вошел в кабинет и стал у порога.
— Проходите, присаживайтесь, — официально предложил ему отец.
Саня прошел, присел.
— Я слушаю вас, Арсений Александрович, — не менее официально сказал он.
Директор школы грозно смотрел за окно, на воробья, который скакал по ветке. Воробей, заметив это, замер и с интересом уставился на директора. Взгляды их скрестились. Воробей не выдержал первым, чирикнул и перелетел на другое дерево. Директор перевел взгляд на сына.
— Я вас уволю, Александр Арсеньевич, — неприязненно пообещал он.
— А я на вас жалобу напишу, — склочно заметил сын. — На вас и на порядки, которые вы завели в руководимой вами школе…
— Павлик Морозов! — восхитился Аристотель. Разговор отца и сына доставлял ему большое удовольствие.
Директор печально покачал головой.
— Слушай, Александр, — задушевно спросил он сына, — ты картину такую видел — «Иван Грозный и сын его Иван»?
— Видел, — хмуро согласился Саня. — И «Тараса Бульбу» я читал…
— Молодец, — кивнул Арсений Александрович. — Грамотный. А что такое «педагогическая этика», знаешь? Объясняли тебе в институте?
— Ну, допустим…
— Так какого ж ты черта?! — взорвался Арсений Александрович.
— Сеня и Саня, я в восторге от вашей лексики, — усмехнулся Аристотель. — Не молчите, миленькие. Продолжайте, продолжайте…
— Матвей, не устраивай балаган, я тебя не за этим позвал, — сердито сказал директор другу юности. — Александр, ты соображаешь, что творишь?
— Я-то соображаю! — запальчиво ответил Александр Арсеньевич. — А вот некоторые…
— Некоторые — ничего не соображают! — кивнул понятливо Арсений Александрович. — Интересно, кто же эти некоторые?
— Мы, Сеня, — пояснил Аристотель, потягиваясь в кресле. — Разве ты не понял?
— Матвей Иванович, к вам это не относится.
— Благодарю, мой юный друг, — хмыкнул Аристотель. — Сеня, я тут, оказывается, ни при чем. Это ты ничего не соображаешь. — Он с любопытством взглянул на Саню. — Интересно жить на свете, Сеня!
— Полагаешь?
— Всего несколько лет назад твой сын был милейшим, тишайшим существом — и вот полюбуйтесь! Откуда что взялось!
Арсений Александрович горестно махнул рукой:
— Я проклял тот день, когда этот человек пришел работать к нам в школу!
— Я к тебе не просился, — огрызнулся Саня. — Ты сам настоял.
— Если б я знал… Если б я мог предположить… Александр, ну что с тобой происходит?..
Этот роковой вопрос в последнее время мучил многих. В школе ведь все помнили Саню тихим, вежливым мальчиком, с которым все десять лет никто горя не знал. Да и когда он учился в институте, все было так славно, безоблачно. Кто бы предположил тогда, в какого бунтаря и мятежника превратился этот мечтательный, замкнутый юноша, все свободное время проводивший за книгами.
Несчастья начались ровно год назад, когда Саня наотрез отказался идти в аспирантуру. Семейный педсовет впервые оказался бессильным. С неизвестно откуда взявшейся (и потому пугающей) решительностью Саня заявил родителям, что теория ему изрядно надоела, пора заняться практикой.
«Я не для того учился, чтобы всю жизнь заниматься бумажками», сказал он. На вопрос: «А для чего?» — ответить вразумительно он не сумел, но твердо стоял на том, что пойдет работать в школу, причем в сельскую. Трудно описать, что тут было с Еленой Николаевной. Она плакала, твердила, что Саня ее совсем не любит, и обещала умереть… С превеликими трудностями удалось ей добиться от сына следующего: в аспирантуру он все-таки поступит (ну, хоть через год, хоть заочно!) и ни в какое село не поедет — он отличник, он имеет право выбирать, и нельзя, нельзя ему, у него же было сотрясение мозга, он же находится под наблюдением врача!..И оказался Саня в родной школе, под мудрым присмотром родителей. Знали бы родители, что из этого выйдет… Впрочем, в первой четверти на него нарадоваться не могли: такой милый, такой славный! И уроки у него интересные! И с детьми он ладит! До чего же прекрасный сын у Арсения Александровича! И вдруг на одном из педсоветов этот славный юноша ни с того ни с сего процитировал Гоголя Николая Васильевича, великого русского писателя: «Ленность и непонятливость воспитанника обращаются в вину педагога и суть только вывески его собственного нерадения: он не умел, он не хотел овладеть вниманием своих юных слушателей…»