– Я всегда так относился к своим друзьям, – ответил он и искренне объяснил, – они интересуют меня только такими, какими кажутся мне. Почему я должен беспокоиться о том, что они значат для других людей—людей, которых я не знаю и не хочу знать?
– Разве это не странно? – Задумчиво произнесла она. – Ты действительно так думаешь? – Она покраснела и поспешно добавила, – конечно, я знаю, что ты имеешь в виду. Ты не должен обижаться на мои слова. Видишь ли, люди, которых я знаю, совершенно другие. Вот почему я чувствую, что все это – нереально – сон.... Ты действительно не заботишься о богатстве и социальном положении и обо всем этом? Ни капельки?
– А с чего бы мне? – Равнодушно спросил он. – Это не в моей игре, а человека волнует только то, что в его игре.
– Та, другая игра … Она кажется тебе очень плохой, не так ли?
Он пожал плечами.
– Да, я знаю, что это так. Мне так кажется, когда я … здесь … и даже когда меня здесь нет.
– Зачем беспокоиться о таких вещах? – Сказал он тоном, который указывает на полное отсутствие интереса.
После паузы она сказала:
– Ты можешь не поверить, но я ужасный сноб—там, снаружи.
– Но не здесь. Здесь не из-за чего быть снобом, слава Богу!
– Да, я настолько отличаюсь от других, насколько это возможно, – продолжала она. – Есть люди, которых я ненавижу, но с которыми я мила из-за того, что они занимают социальное положение. Я, как и все остальные девушки, без ума от социального положения и люблю пренебрежительно относиться к людям.
– Не рассказывай мне об этом, – мягко перебил он, но выражение его прямых, честных глаз заставило ее покраснеть и опустить голову. – Мне жаль, что ты становишься такой, когда тобой завладевает черный маг, который правит за изгибом. Но то, что он делает с тобой, не меняет того, что белая магия делает с тобой здесь.
Ее глаза, все ее лицо загорелись.
– Белая магия, – тихо повторила она. После короткого раздумья она вернулась к этой теме и продолжила, – я сказала тебе, потому что мне … мне стыдно обманывать тебя.... Интересно, действительно ли ты такой большой и честный, каким кажешься? Там никого нет. Они подлые и мелочные! Когда видишь насквозь, кем они притворяются, притворяются даже перед самими собой. Я такой же большой мошенник, как и все остальные. И я часто убеждаю себя, что я милая и хорошая и … Если бы я только могла … – Тут она замолчала, оставив свое желание невысказанным, но легко вообразимым.
– Чтобы не обращать внимания на мелочи, нужно заполнить свой разум большими вещами, – сказал он. – Но ты не виновата в том, что ты такая, какой тебя вынуждает быть твое окружение.
– Как ты думаешь, я могла бы быть другой? – Спросила она, затаив дыхание, ожидая его ответа.
– Я не думал об этом, – был его удручающий ответ. – Навскидку я бы сказал, что нет. Ты в том возрасте, когда почти все немного думают. Но это скоро прекратится, и ты станешь тем, кем тебя лепили с младенчества.
– Я знаю, что многого не стою, – смиренно сказала она. – Там, под черной магией, я тщеславна и горда. Но здесь я чувствую, что я просто ничто.
– Ты превосходная модель, – сказал он утешающе. – Действительно превосходная.
– Пожалуйста, не издевайся надо мной. Честно говоря, тебе не кажется, что я банальна?
Он одарил ее своей прекрасной, нежной улыбкой, особенно прекрасной, исходящей от такого крупного, мужественного мужчины. И он сказал, – ничто из того, на что светит солнце, не является банальным.
У нее развилось сильное любопытство к общим аспектам его дел: к его надеждам и страхам на будущее. Ее попытки разговорить его на эти темы забавляли его. Его откровенное признание в том, что он неизвестен в Америке, сбило ее с толку; ей и в голову не приходило, что его могут знать за границей. – – И ты проработал там много лет? – Спросила она.
– Всю свою жизнь.
Она смотрела на него с нежным сочувствием. – Тебя не обескураживает, что тебя не узнают? – Спросила она.
– Ни капельки, – заявил он со всей искренностью. – Все стоящее требует времени. В любом случае, мне все равно. Моя жизнь в безопасности. Видишь ли, я довольно богат.
Ее глаза широко раскрылись.
– Богат! – Воскликнула она. – В самом деле? Я думала … – Тут она замолчала, покраснев.
– О, да. У меня сорок тысяч, не говоря уже о моей земле.
– Сорок тысяч в год! Это очень хорошо. – И по ее лицу было видно, что ее мозг занят и чем он занят.
Он громко рассмеялся. – Сорок тысяч в год! – Воскликнул он. – Нет, две тысячи в год.