В конце концов он позволил ей помочь ему приготовить шоколад, направлял ее, когда она исследовала секреты шкафа: мольберты и краски, холсты и бумагу для рисования. А она смеялась над его большими старыми туфлями и настаивала на том, чтобы примерить дырявый рабочий халат, от которого сильно пахло несвежим табаком. Прежде чем он понял, что происходит, он радостно подчинился, пока она расчесывала его волосы по-новому – “образ, который пробудит в тебе художника”. А потом они устроили пикник перед камином, и ни один из них не сказал ни одного слова, которое не прозвучало бы глупо из уст двенадцатилетнего ребенка-глупо, заметьте, не наивно; есть огромная разница между глупостью и наивностью, между глупостью и плоскостью. Они весело провели время, как два привлекательных взрослых ребенка, которыми они были. Оба были полны радости жизни, оба жаждали смеха, как могут только умные, творческие люди, на которых нет ни капли торжественного ложного достоинства. И как они были близки друг другу! Он не просыпался, пока она не закричала, – боже милостивый! Сколько сейчас времени? Шесть часов? Я должна уйти сию же минуту.
– Не торопись. Я отвезу тебя домой, – сказал он. Затем, с внезапной добродетелью, – ты знаешь, это будет последний раз.
Она со смехом покачала головой.
– О, нет. Завтра утром я, как обычно, буду на озере.
– Меня там не будет.
– Тогда я приду сюда.
– Послушай, Рикс, это нечестно.
– Нечестно? По отношению к кому?
– Ко мне … к себе … к тому парню, с которым ты помолвлена.
– Ты боишься влюбиться в меня?
– Нет, ни в малейшей степени, – ответил он поспешно и энергично. – Я совсем не думаю о тебе в этом смысле.
– Ты думаешь, что заденешь мое тщеславие и разозлишь меня.
– Ничего подобного! – Сердито запротестовал он. —Ты просто не можешь вбить себе в голову, что я тебя не люблю, что моя жизнь устроена по-другому.
– Тогда почему бы мне не прийти?
Его рот открылся, чтобы ответить, и снова закрылся. Выражение его лица было глупым.
Она рассмеялась.
– Ты тщеславен! – Воскликнула она. – Ты думаешь, чем больше я буду видеть тебя, тем больше буду любить. О, Чанг, Чанг, какой павлин!
– У тебя есть несомненный талант ставить меня в неловкое положение. Ты…
– А теперь, разве не разумно, – перебила она, – чтобы ты позволил мне прийти и вылечиться от моей романтической чепухи, как ты это называешь?
– Ты мне больше не нужна. Ты только мешаешь мне работать. И мне предстоит тяжелая борьба, чтобы сделать карьеру в этой стране. Я…
– Ты же знаешь, что я тебе нужна. Картина еще не закончена.
– Почему ты так говоришь?
– Я увидела это по твоему лицу, когда впервые пришла и заговорила о картине.
Она поймала его. Картина действительно нуждалась в еще нескольких днях работы с моделью. Он выбрал другую тактику.
– Это подлая шутка с твоей стороны – играть с этим … с тем парнем, за которого ты собираешься выйти замуж.
– Мы с ним понимаем друг друга, – сказала она с достоинством.
– Он знает об … об этом?
– Настолько, насколько это полезно для него. Он не из тех людей, которым можно сказать всю правду. Человек должен быть осторожен, знаешь ли, и судить о характере человека, с которым он имеет дело.
Ее манеры были такими мудрыми и серьезными, что он не мог не рассмеяться. – Боюсь, Рикс … просто немного лжив.
– Ты, кажется, очень заинтересован, – сказала она. – Ну, я тебе все расскажу. Может быть, ты посоветуешь мне что-нибудь получше, если…
Он поднял руки.
– Ни слова! – Крикнул он. – Я не хочу этого знать. Мне на это наплевать.
– Пожалуйста, позволь мне сказать только одну вещь. Если ты позволишь мне прийти…
– Но я не разрешу.
– О, да, ты это сделаешь, – воскликнула она, насмешливо глядя на него, склонив голову набок. – Ты говоришь, что предан своему искусству. Тогда ты не имеешь права жертвовать своей картиной ради собственного тщеславия.
– Мое тщеславие! Что ж, мне это нравится!
– Твое тщеславие. Твоя идея в том, что при знакомстве ты становишься все более и более интересным, а не все менее и менее.
– Я могу позаботиться о картине.
– Разве я не должна позировать, пока она не будет сделана? Честно, Чанг?
Он не мог лгать, когда она говорила ему об этом таким образом. – Ну, я признаю, – с большой неохотой согласился он, – что для картины будет лучше проведение еще нескольких сеансов. Но они не являются абсолютно необходимыми.
– Я тоже имею на нее право, Чанг, – продолжала она. – Мы делаем эту картину вместе. У меня есть доля в этом деле, не так ли?
Он стал тихим и задумчивым. Он кивнул.