— Подождите, вы маленькая… — желая поймать Августу, Ноа погнался за ней.
В конюшнях было темно, даже лунный свет не проникал внутрь, так что он не видел, куда идёт. Ноа замешкался, прислушиваясь в темноте. Но смог только услышать, как беспокойно в своих стойлах переступают с ноги на ногу лошади. А затем дверь в конюшни закрылась, и он услышал звук щеколды, встающей на место. Через мгновение по двору позади конюшен прокатился перестук колес отъезжающего экипажа.
Ноа знал, что в следующий раз, когда он увидит леди Августу Брайрли, у него не будет иного выбора, кроме как убить её.
В темноте раздалось тихое ржание лошади, она словно смеялась. Ноа готов был поклясться, что это был его собственный конь Хамфри.
Четверть часа спустя Ноа услышал звук отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, впуская мальчика, того самого, который взял у Ноа лошадь, когда он приехал сюда чуть ранее сегодня вечером. Силуэт парнишки чётко вырисовывался в лунном свете, и он сразу же заметил Ноа, сидевшего на обсыпанном сеном бревне.
— Милорд?
Ноа встал и отряхнул свои бриджи.
— Да, Гарри. Это я. — Потом, подняв куртку, которую носила Августа, он направился к двери. — Мою лошадь, Гарри.
Августа потихоньку прикрыла дверь своей спальни, на минуту задержавшись около неё, чтобы убедиться, что никто за ней не идёт. Слава Богу, что она случайно не столкнулась с Шарлоттой, когда возвращалась домой. Если бы Шарлотта увидела падчерицу в её нынешнем виде — одетой только в сорочку и пару грязных мальчишеских бриджей, с распущенными волосами, в беспорядке разметавшимися по плечам, у маркизы точно случился бы апоплексический удар.
Неудача! Ночная вылазка закончилась ужасным поражением, и вина за это целиком и полностью лежит на гнусном лорде Ноа Иденхолле. Потому что, если бы он не вмешался — опять — у неё всё бы получилось. Она бы пробралась в карточную комнату, добилась бы внимания графа и упросила бы его встретиться с ней наедине снаружи. И смогла бы дать ему…
Августа резко опустилась на постель, закрыв рукой рот. О, Господи, нет. Куртка. Внутренний карман. Торопясь сбежать от Ноа, она совершенно забыла, чту положила в него. Она выскользнула из куртки, оставив её в руках Ноа.
И теперь это у Ноа. Куртка у него.
А значит, он теперь знает её секрет.
Ноа сидел в кабинете в своём доме на Чарльз-стрит, на столике рядом с ним стоял бокал с бренди. В камине слабо горел огонь, и хотя ему не видны были часы на противоположном конце комнаты, он знал, что сейчас далеко за полночь. Он вернулся домой недавно, оставив Роберта, Кристиана и Толли в «Уайтс» вскоре после того, как Гарри выпустил его из конюшни. Когда он возвратился в клуб, один только Роберт высказался по поводу его исчезновения, предположив, что это из-за присутствия Этертона, который, очевидно, устроил настоящую сцену, когда, вернувшись в карточную комнату вместе с владельцем клуба Раггеттом, увидел, что Ноа и «мальчик» пропали.
Ноа даже не попытался переубедить Роберта, что у его отсутствия были совершенно иные причины. Никто так и не понял, что в их женоненавистнический клуб проникла женщина. И никто не заметил небольшой узел одежды, с которым ушёл Ноа — тёмная шерстяная накидка, в которую было завёрнуто женское платье. Всё это он обнаружил висящим на крючке в кладовке, куда зашёл, чтобы оставить куртку, которую носила Августа.
Но сейчас Ноа изучал не платье, и даже не куртку. Это был сложенный лист писчей бумаги, обнаруженный спрятанным глубоко во внутреннем кармане куртки, в которую она переодевалась, чтобы не быть узнанной. Это был любопытный листок, с обеих сторон исписанный странными на вид символами и цифрами, каким-то непонятным ему шифром. Он должен был быть написан Августой, поскольку почерк был мелким, аккуратным и бесспорно женским. Что же это такое, однако, и почему она прятала это в кармане куртки, в которую переоделась, преследуя Белгрейса, вот что его озадачивало.
Всё это лишь укрепило его подозрения, которые гнездились на задворках его сознания с самого первого момента, как только он увидел её. Нет, даже раньше.
Поначалу Ноа пытался уверить самого себя в том, что идея о причастности Августы к некоему колдовству является просто плодом его дикого воображения. Сперва он в шутку выдвинул такое предположение как надуманное объяснение одержимости, которую Тони испытывал к ней, и его последующей смерти. Но теперь, то и дело сталкиваясь лицом к лицу со странными совпадениями, которые только, казалось, поддерживали эту теорию, он обнаружил, что не может признаться самому себе, будто она действительно может очутиться ведьмой, как он воображал себе.