— А своя, значит, разонравилась?
Дзыцца не нашлась что ответить. С этим мы и вернулись домой.
Сначала мне было обидно. Но когда Хадзыбатыр через несколько месяцев отказался ходить в Джермецыкк, я успокоился. Прав был Хаджумар — своя школа не хуже.
Сегодня мы с Жамират работу закончили пораньше. Дудтул совсем поправился. Последнее время и на ночь оставляю его у себя дома. А во двор въезжаю не с пустой арбой. Сколько травы привез корове! Да и дров понемногу заготовил на зиму. На всю зиму, правда, не хватит, придется еще и кизяк запасать. Но слишком тяжелый груз на Дудтула я никогда не взваливал. Жалел его. Не то что наш бригадир Гадацци…
Как-то раз он послал меня на мельницу. После работы. «Привези, — говорит, — муки». Как будто утром нельзя было сказать — я ведь с работы мимо мельницы проезжаю. Захватил бы муку по пути и не пришлось бы еще раз гонять усталую лошадь.
Но нет, Гадацци не такой, ему надо проявлять свою власть. Из-за его прогнившей кукурузы мы с Дудтулом должны специальный рейс сделать. А то, что кукуруза гнилая, я от него самого слышал. Эта мука им нужна для самогона. Я очень тогда разозлился, но вслух ничего не сказал.
Поехал. На краю села я догнал Бимболата. Он тоже на мельницу направлялся.
— Куда это ты, Казбек, на ночь глядя?
Я сказал. Он тоже рассердился на Гадацци.
— Вся их родня такая, — сказал Бимболат, — я их всех хорошо знаю. И отец такой был. А дед — так тот славился своей жестокостью. А Гадацци им подражает. Можно бы и завтра привезти этот мешок. Или он боялся, что до утра не доживет?
Бимболат не хотел садиться в повозку. Но я его уговорил.
Приехали. Но тут оказалось, что кукурузу Гадацци еще и не мололи. Ну разве нельзя было узнать прежде, чем посылать человека? Ведь он с работы мимо мельницы шел, мог бы спросить. Но где там! Боится свою честь уронить. Вроде бы с него погоны сняли, если бы он лишний раз поговорил с мельником!
Но все-таки приехали не зря, погрузили муку Бимболата.
Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в село. Уже и лампы зажгли. Только в окнах Цымыржа нет света, будто вечер к ним приходит позже, чем к другим. Вечно он с женой из-за этого ругается. «Не умеешь, — говорит, — керосин экономить!» А что однажды у него с сыном получилось… Об этом все село знает.
Как-то зимним днем Цымыржа сидел дома около горящей печки. Скрутил цигарку. В это время из школы вернулся сын.
— Подай мне огня, — сказал Цымыржа.
Мальчик бросил свою сумку, схватил коробку спичек, зажег и поднес спичку к его самокрутке. Цымыржа, вместо того, чтобы прикурить, размахнулся и дал мальчику пощечину.
Жена Цымыржа набросилась на него:
— Что с тобой случилось? Зачем ребенка бьешь?
— А пусть он попробует в следующий раз около горящей печки мне спички зажигать!
— Ты же сам огня попросил! Бог бы тебя наказал!..
— Попросил. Ну и что же? Свою голову не надо иметь?
— Чего ты от него хочешь, чтоб тебя бешеные волки съели!
— Надо же спички беречь! В печке поленья горят. Можно же было догадаться! Привыкли на готовом! Не знаете, почем фунт лиха! А следовало бы хоть раз поинтересоваться, откуда идут и дрова, и спички, и кое-что еще…
Все у нас уже знают, почему в окнах Цымыржа позже всех загорается свет.
На улице, под акацией, сидели старики — Ханджери и Каламыржа.
— По-моему, Дудтул уже на тот свет поглядывает, — сказал Каламыржа, — уж больно у него походка осторожная стала.
— Да что там говорить, — поддержал его Ханджери, — кляча — она и есть кляча.
Бимболат лукаво улыбнулся.
— Какая же это кляча? Девушка в двадцать три года о женихах помышляет, а ты хочешь Дудтула в этом возрасте к Бараштыру[6] отправить!
— Неужели ему уже двадцать три года? — удивился Ханджери.
— Ей-Богу, целых двадцать три, двадцать четвертый пошел. Мы его с Байма вместе покупали. Он за Дудтула такую корову отдал! А как начали строить колхозы, Байма сам отвел его на колхозный двор. Правда, с условием, что коня закрепят за ним. До самой войны на нем работал.
Байма — это мой отец. Поэтому я никогда не замахнулся кнутом на Дудтула.
А вскоре мне пришлось снова столкнуться с Гадацци. Я ехал с дровами из леса; набрал там сучьев, валежнику. Вот уже миновал кладбище. Дальше дорога вдет под гору. Я соскочил с арбы, иду рядом с Дудтулом, придерживаю его. Переехали через мост, теперь рукой подать до дома. Садиться в арбу не стоит, дойду и пешком.
Откуда ни возьмись Гадацци:
— Стой!
Я остановил коня.
— Ты где был?