Итак, я все-таки буду шафером. Зря я еще на что-то надеялся. Едва мы с Акбе увиделись в городе, как он тут же напустился на меня:
— Не ожидал я от тебя этого!..
Что он имел в виду, я, конечно, понимал, но все же спросил для порядка:
— В чем я провинился?
— Как это в чем? Я наконец-то принял решение жениться, а ты в самый ответственный момент в кусты?! Нет, если бы ты обратился ко мне с какой-нибудь просьбой, я бы тебе никогда ни в чем не отказал. Пожалуйста, хоть с этой минуты начинай приказывать, я в твоем распоряжении! Могу сватом для тебя быть, шафером, крестным — кем только скажешь! Могу даже принять участие в похищении твоей ненаглядной. Только чтобы по желанию, без применения силы, ну, ты знаешь, как сейчас похищают. Пусть хоть все родичи девушки будут против, лишь бы она сама этого желала, а там я тебе ее доставлю прямо на блюдечке! А ты шафером быть отказываешься!..
В ответ мне так и хочется закричать: «Да ведь я отказываюсь только потому, что боюсь не справиться с таким делом! Других причин для отказа у меня нет!» Когда я рассказал Дунетхан, что Надыго предложила мне быть шафером на свадьбе у Акбе, она, как и Бади, от радости в ладоши захлопала. Сестре приятно, что со мной считаются, что выбор остановился именно на мне, что я уже стал настоящим мужчиной. Но ведь дело не только в престиже, надо думать еще и о том, смогу ли я справиться с обязанностями шафера.
— О расходах не беспокойся, — продолжает Акбе, — Вместе все купим… Ты работаешь всего несколько месяцев, так что…
А вот этих слов я никак не ожидал услышать! От стыда у меня загорелись уши, на лбу выступила испарина. Не думал, что мою несговорчивость можно истолковать таким образом, не то, не задумываясь, сразу бы дал свое согласие. Тем, кто подсчитывает мои расходы и, жалея меня, готов нести их вместе со мной, видно, очень хочется, чтобы я стал братом для их невесты, я же уперся, как осел. Позор, да и только!
Мне вспомнились рассуждения Дзыцца: ничто — это пустое место, безвольный, слабый человек тоже пустое место. Порой от клочка земли, засеянного грубым овсом, человеку не меньше прока, чем от пшеничного поля, — это тоже слова Дзыцца.
Мысль, которая рождается в гуще народной, отличается особой твердостью и крепостью. Безвольный, тщедушный человек и в самом деле ничто, пустое место. А ведь именно от человека зависит исход любого дела, любого начинания. Человек рождается от своих родителей. О них надо помнить всегда. И если наши родители с честью пронесли по жизни свое человеческое достоинство, то почему их дети не должны быть похожими на них?
Я уже далеко не ребенок. Скоро мне двадцать пять. В таком возрасте многие уже имеют свои семьи, а я все никак не решусь даже на роль шафера. Акбе прямо убил меня этим упоминанием о расходах. Да что, в самом деле, всемирный потоп наступил? Времена, когда нечего было поесть и надеть, давно уже канули в прошлое, и слава Богу. Или Акбе совсем меня за мужчину не считает?!
— Для подарков я найду все, что тебе потребуется, об этом можешь не переживать, — заверяет меня Дунетхан. — Среди продавщиц теперь у меня много знакомых. И вообще, все будет хорошо, вот увидишь.
Добившись моего согласия, Акбе снова укатил в село. На прощание заявил: «Я и не сомневался, что ты согласишься». Правда, я поставил твердое условие: все шаферские расходы я беру на себя. По-иному не может и быть! Осетинская свадьба — это живой красочный ритуал. В основе же каждого народного обычая — традиции, уходящие корнями в седую древность. Обычаи создаются далеко не случайно, не вдруг и не одним человеком, а всем народом, и не следует пренебрегать тем хорошим, что в них заложено. Если в обычае кроется доброе начало, отвечающее нашему времени, то зачем же его отвергать или менять, не лучше ли, доверившись мудрости наших предков, бережно оберегать его и проводить в жизнь. Лишаясь обычаев, мы и в себе многое теряем, духовно опустошаемся.
В тот вечер с работы я вернулся рано. Дзапар был уже дома. Он никогда нигде не задерживается, с работы — домой, из дому — на работу. Расслабиться он себе позволяет только в выходные дни. В минувшее воскресенье Дзапар водил детей в цирк. Ирбегу Дзандзабах купила новую обувь, старые ботинки были тяжелыми, малыш едва волочил в них ноги. Как рассказывал Дзапар, на улице Ирбег вдруг припустил так, что они с Ацамазом едва поспевали за ним.
— Куда ты мчишься? — спрашивает его отец.
— Это не я, ботинки сами бегут… — отвечал Ирбег.
Сейчас дети тоже вертятся вокруг отца. Ацамаз на два года младше Ирбега, ему еще нет и четырех, но у него очень упрямый характер. Стоит ему увидеть в руках Ирбега какую-нибудь игрушку, и он ни за что не отстанет, пока она не перекочует к нему. А стоит братцу забраться к отцу на колени, как он норовит влезть туда же. Чтобы примирить их, отец сажает одного малыша на одно колено, другого — на другое. Куда там! Ацамазу хочется сидеть именно на том колене, на котором сидит Ирбег. Тогда Дзапар меняет их местами. Но это тоже не может удовлетворить маленького Ацамаза, и он не успокаивается до тех пор, пока отец не ссаживает брата на пол.