Зазвенел звонок. Ребята разошлись по классам. А мне идти в класс не хочется, так бы до вечера и простоял с мальчишками, наговорился бы.
Первый урок у нас осетинский язык. Учительница Чежаду у нас строгая. Она ни на минуту не отвлечется. Не сможешь ответить на вопросы — она сразу:
— Садись. Двойка.
Мы так и прозвали ее: «Садись — двойка».
Чежаду объясняет новый материал. Она стоит рядом с моей партой, но слова ее доносятся ко мне как сквозь вату. Я делаю вид, что слушаю, а сам смотрю в окно.
Что за черт сюда принес Хаматкана? Стоит под окном и делает мне какие-то знаки… Хаматкану хорошо — в школу ходить не надо, уроков учить не надо. Гуляет по улицам в свое удовольствие.
А может, он хочет к нам в школу? Не зря же он сюда пришел. Ребята все учатся, ему, наверно, скучно стало, играть не с кем. Вот и ждет, когда у нас урок кончится. Конечно, если бы у него отец и мать были живы, все было бы по-другому. И школу бы он не оставил. В прошлом году Хаджумар посылал меня за Дзалмышша — это жена Хаматканова дяди, — а она даже и не подумала прийти. «У сирот, — говорит, — нет времени учиться».
Звонок на перемену. И опять шум, смех, звонкие ребячьи голоса заполнили двор. В коридоре беготня, прямо пол трещит. Школа у нас в доме одного из сельчан. Школу нашу немцы разрушили, остались одни стены. Места всем в этом доме не хватило, пришлось директору отдать одну из своих комнат — третьему и пятому классам.
Первый день в школе тянется долго. Особенно последний урок. У Дунетхан всего четыре урока, и она убежала домой. Есть хочется. Уж скорей бы и нас отпустили…
Хуыбырш выбежал мне навстречу. Радуется, будто давно не видел меня. Прыгает вокруг, забегает вперед и так поглядывает, словно упрекает: чего, мол, так медленно идешь?
Я бросил сумку на стол, достал из-под сита кусок чурека — Дзыцца туда кладет чурек, — взял в бумажку соли и помчался в огород. Хуыбырш — за мной. Виляет хвостом, чурека хочет. А мне и самому мало. Но кусочек все же дам, жалко собаку. Кинул ему мякиш, корочку-то я и сам люблю. Хуыбырш подпрыгнул и поймал чурек на лету, даже крошки не уронил. Бывает, что он у ребят чурек выхватывает, но аккуратно, так, что никого из них ни разу даже не царапнул. Подкрадется тихонько, а ребятишки иной раз и не замечают, как он у них утащит чурек.
Я присел на корточки у грядки с луком, быстро нарвал молодых луковых перьев, подравнял концы, обмакнул в соль. Очень вкусно с чуреком! И совсем не горько…
Попробовал и чесноку. Но чеснок уже начал твердеть, не так вкусен. Вырвал несколько редек, да все мелкие, рано еще их трогать. Добрался до кинзы[11]. Но от кинзы вместе с луком у меня во рту так стало палить, что пришлось поскорей закусить чуреком. Сразу стало полегче.
Я поднялся и блаженно вздохнул. Сыт! От моего чурека даже кусочек остался, а я-то думал, что не хватит. Хуыбырш уставился на мою руку, в которой держу чурек.
— На!
Хуыбырш, как всегда, поймал кусок. Будто я ему прямо в рот целился.
А вот и наша лыштаг яблоня. «Лыштаг» — значит «мелкая». И в самом деле яблоки на ней не больше сливы. Сначала на нее никто у нас не обращает внимания. Кому охота есть эту мелочь, когда полно крупных яблок летних сортов. Потом созревают белые сливы, вишни…
Но наступает время, когда ранние фрукты съедены, а зимние сорта еще не поспели. Вот тут-то вспоминаем и про нашу лыштаг. В прошлом году, правда, на ней ничего не было. Но зато сейчас ветки согнулись под тяжестью плодов. Яблочки маленькие, выбирай любое, самое красное, сотри только легкий белый налет и клади в рот целиком…
Я взобрался на самую верхушку лыштаг, сел на ветку, усыпанную яблоками. Отсюда хорошо видно весь край села. Вон и кладбище. Рядом, у оврага, амбары. А за амбарами дорога. Как мне хочется отправиться по этой дороге! Интересно, куда бы она меня привела?..
Баппу тоже по этой дороге ушел на войну. Домой он придет по другой дороге, по Елхотовской. На поезде приедет до Карджына. А от Карджына до нас недалеко, можно и пешком пройти. А может, подвода какая повстречается. Наши часто туда ездят на мельницу.
А вдруг он без ноги? Нет, не может быть. Зря, что ли, говорили сельчане, что он нигде не пропадет…
А если у него большой чемодан будет? Ну и что же, Баппу сильный, ему ничего не стоит принести этот чемодан.
У него, наверно, куча медалей. Может, и мне их иногда разрешит надеть. Вот уж тогда похвастаюсь!
Пойду посмотрю на вещи Баппу.
Я быстро слез с дерева, набил карманы спелыми яблоками и побежал домой. Открыл огромный сундук, здесь аккуратно сложены все вещи Баппу. Сначала достал рубаху. Длинная какая — ниже колен. Узкий ремень, отделанный серебром. Пришлось три раза обернуть вокруг себя. Но конец, как и полагается, повис слева — так носят мужчины.