Весной наш сад становится очень веселым. Стрелки чеснока, зеленые-зеленые, подняты кверху, как копья. Дзыцца посадила его осенью между яблонями. Скоро и лук его догонит. Под яблоню солнце не попадает, и мы ничего здесь не сажаем. Только торчат зеленые иголки горного лука. Дзыцца когда-то посеяла его здесь, и он теперь каждую весну прорастает.
На алыче наливаются бутоны, она зацветает раньше всех. Нужно всего несколько солнечных дней, и весь наш сад побелеет от цветов.
Зацвела алыча — значит, весна в разгаре. Тут и звезды начинают особенно ярко блестеть. В такие вечера много звезд падает. Видно, они тоже радуются весне и бегут поскорее сообщить о ней друг другу. А луна смотрит на них своим большим глазом, будто хочет сказать: «Сидите на месте, а то столкнетесь — беды не оберетесь!»
Вот бы и в самом деле столкнулись! Весь мир засыпали бы искрами. Как-то Жамират сказала мне, что звезды очень большие. Трудно в это поверить, но Жамират ведь не будет обманывать. Когда Жамират училась в школе, в Джермецыкке, им об этом рассказывал учитель.
Хуыбырш залаял из-под дерева так неожиданно, что я вздрогнул. Я прикрикнул на него, и он, виновато виляя хвостом, юркнул в кусты.
Я подошел к плетню и сквозь щелку посмотрел на улицу — на кого это залаял Хуыбырш? По улице шла Зифа со своей матерью. Они жались к нашему плетню — видно, боялись Агубеевой собаки.
Я осторожно, чтобы меня не заметили, пошел вдоль плетня за ними. Я еще ни разу не видел Зифу так близко от нашего дома. Она учится в одном классе с нашими ребятами. Но и с ними я ее никогда не видел. Она живет на другом конце села.
Я пробираюсь вслед за Зифой, а сердце бьется все чаще. И так сладко замирает… и это всегда, когда я вижу Зифу. Как будто в груди какой-то огонек загорается и никак не гаснет.
Я не знаю, что мне делать.
Может, выйти им навстречу? Но мне будто ноги связали…
А собака Агубеева так и захлебывается от лая, так и рвется на улицу. Зифа крепко держит мать за руку, еще больше жмется к нашему плетню. Тут и Хуыбырш попробовал залаять, но я его сейчас же успокоил.
Нет, я все-таки трус. Бешагур, например, на моем месте уже давно бы выскочил к ним, защитил их от собаки. А я прячусь тут… Может, все-таки побежать?
— Тихо, я говорю!
Это голос бабушки Агубе. Крикнула на собаку. Собака притихла.
Пока я раздумывал, как мне поступить, Зифа ушла.
Я выбежал из сада, посмотрел им вслед. Они уже около дома Гадацци. Хорошо, что Царадзон стоит на улице, а то их собаки тоже выскочили бы к ним.
Интересно, куда они идут? Уж и дом Годзегка миновали. Наверно, на мельницу, дальше-то ведь домов нету. Но почему они по своей улице не пошли? Может, Зифа захотела мимо нашего дома пройти?
Да нет, больше ей делать нечего, что ли! Она, даже когда у нее задача не получается, и то не подходит ко мне. Никто не решает задачи лучше меня. Лишь только переступаю порог школы, как меня окружают, засыпают вопросами, но хоть бы один раз меня о чем-нибудь спросила Зифа…
Хуыбырш трется о мои ноги. Будто чувствует свою вину. А в чем он виноват? Он ведь не каждый день видит Зифу, а на чужих надо лаять. Это его работа. Тем более что они очень близко подошли к нашему плетню…
Я легонько ткнул ногой в бок Хуыбырша:
— Пойдем домой.
Бурьян в саду уже догорел, но угольки еще тлели. Я затоптал их. Чувяки покрылись пеплом. Я несколько раз топнул, чтобы стряхнуть пепел. Хуыбырш испугался и отпрыгнул в сторону.
И тут я вспомнил, что в клубе сегодня кино. Дзыцца обещала мне дать денег на билет. Аштемыр работает киномехаником, он своего сына Хадзыбатыра пускает без билета. А я так не привык.
Сказать правду, и мне случается лазать в окно. Но тогда все время приходится прятаться. Пока из Джермецыкка несут киноленты, Аштемыр обходит зал и проверяет билеты. И как поймает «зайца», тут же за шиворот — и на улицу.
До начала сеанса еще целый час. Аштемыр крутит пластинки, музыка летит по селу. Эти песни, наверно, и Зифа слышит, но она вечером не ходит в кино. Наверно, дома не разрешают.
Люди по одному, по двое потянулись в клуб. Мужчины, по привычке, столпились у конюшни, курят перед тем, как войти в зал. Они будут стоять здесь, пока не начнется фильм. А как только в клубе погаснет свет, побегут бегом.
Одна только Годзегка не ходит в кино, хотя клуб рядом. Да если даже у нее во дворе будут показывать фильм, она и то смотреть не станет. Аштемыр привозит картины большей частью про войну. А Годзегка говорит, что у нее от войны и без того душа болью изошла.
Я сержусь на Аштемыра. Если у кого денет нет, он пропускает за бутылку араки. Многие так проходят, особенно мальчишки. Я тоже как-то тайком от Дзыцца отнес ему араку. И как ему не стыдно — взял! Дзыцца узнала об этом, мне здорово от нее попало. После этого я уже никогда не брал араку. И Дзыцца сказала, что лучше она отдаст последнюю копейку, но только чтобы я больше не смел этого делать.