VI
Каждый из нас нанизал свою рыбу на прут, и мы тронулись в обратный путь. Да и пора уже было: пока плелись по дороге, солнце зашло. Дзыцца встретила меня на краю огорода. Беспокоилась, ют и вышла встречать. Конечно, беспокоилась, а то бы не молчала. Не знает, с чего начать. Пропал на весь день и не сказал, не предупредил!
— Удрал… А попроси рыбы наловить — так силой не выгонишь!
Я ждал худшего. Нет, ругать не ругает, да видно, что недовольна. Но с меня и этого хватит. Лучше не оправдываться.
— И ведь не успокоится, пока в беду не попадет!
Я молча опускаю голову. Понимаю, Дзыцца боится за меня. Сколько было в нашем селе несчастных случаев! Кто напоролся на стекло, кого змея ужалила в камышах. А некоторые подрывались на взрывчатке, когда рыбу глушили…
— Где вы берете ее, эту гадость? — сердится Дзыцца. — Для чего это вам? Рыбу убивать!
Ну вот как до нее дошло? Я и сам-то знаю понаслышке, что привозят тол с рудника те, кто там работает. Этим толом и глушат. Рыба всплывает, и тогда только собирай. Самую крупную берут, на мелочь не смотрят. Ее потом прибьет где-нибудь к берегу, и она гниет… Мы всегда мелочь отпускали — в нашей сети ячеи крупной вязки, мелкая рыбешка проскакивает, а если попадется, так с тиной. Мы ее бросаем в реку.
Интересно, откуда Дзыцца знает о взрывчатке? Вот бы еще ей сказать, что одному огольцу из соседнего села палец оторвало. Как сам жив остался! Но из наших никто и в руках не держал этот самый тол, даже близко не подходил.
— Мы сетью ловили, — сказал я, будто сообщил радостную весть.
— А если бы змея? Их там пропасть!
— Я не разувался.
— Ты рыбу на берегу ловил, что ли?
— С сетью ходили Хаматкан и Бешагур, а Хадзыбатыр загонял.
— А ты с берега командовал? — спросила Дзыцца насмешливо. Она уже не сердилась. И я нарочно сделал вид, что так оно и было.
— А вообще Агубе вещи носил, я — рыбу…
Дзыцца, кажется, только теперь заметила в моей руке связку рыбы.
— И тебе одному все отдали?
— Почему мне одному? Всем поровну.
— Так много?
Когда пришли домой, Дзыцца сразу нашла мне дело: рыбу вычистить и вымыть, зря, что ли, целый день на берегу загорал, не пропадать же улову.
Я, конечно, с радостью, ничего другого мне и не надо. Дунетхан в это время шла с ведром от родника, левую руку откинула в сторону и сама вся перегнулась.
— Эй, — говорю я, — давай-ка сюда, и побыстрее!
Забыл, что она на рыбу смотреть не может. Оставила ведро под яблоней — и назад. Даже запаха не выносит.
— Сам неси!
Ладно, сам так сам. Мне нетрудно. Половину отлил в другое ведро и уж было хотел высыпать вычищенную рыбу, как налетела Дунетхан:
— Отдай ведро! Отдай!
— Это еще почему?
— В нем воду носим, а от него вонять будет!
Я взял старое ведро, высыпал рыбу, прополоскал и стал разделывать. Это дело мне нравится. Особенно когда форель. Острым ножом проведешь от хвоста по брюшку до самых жабер — и готово. А жабры оставишь и снова сполоснешь в воде. Видно, как по хребту протянулась темно-красная полоска. Многие думают, и так сойдет. А надо соскоблить. И воды не жалеть.
Собаки от меня не отходят. Хватают рыбьи потроха прямо на лету. Друг у друга не рвут, по очереди: это, дескать, мне, а это тебе.
У Дзыцца тем временем печь весело разгорелась.
— Ты скоро? — слышу ее голос из кухни.
— Сейчас. Еще раз сполосну…
Обдал рыбу водой, что осталась в ведре. Ну, кажется, и все. Дзыцца подала мне большую деревянную тарелку. В нее поместится столько же, сколько в корыто! Я укладывал рыбу и следил, чтоб не попалась недочищенная. Тарелка наполнилась с верхом. Я был о себе самого высокого мнения: это благодаря мне Дзыцца не нужно сегодня думать, что приготовить на ужин. Я за нее позаботился. Только вот Дунетхан, жаль, не будет есть. А то хоть пой от радости.
Я понес рыбу на кухню. Дунетхан сморщила нос и отвернулась.
— Слазь на чердак, — сказала ей Дзыцца, — посмотри, может, яйца найдешь. Или все же рыбки отведаешь?
— Очень надо!
И отступила на два шага, будто ее насильно заставляют.
— Никогда ведь даже не пробовала! Чего ты боишься? Попробуй хоть раз.
— Не буду! Даже с голоду умирала бы, и то бы не дотронулась.
— Ты вроде старухи Дзахират. У нее еще в царское время убили брата… Вот она с тех пор не ест ни убоины, ни дичи: дала зарок. А сын был охотником. Так у нее хоть причина есть, — продолжала Дзыцца, — а ты откуда такая привереда?
Дунетхан разжала губы и брезгливо сплюнула.