Один Джетагаж еще не пробовал нашего пива. А тут встречает меня на улице:
— Вот бы сейчас кружечку вашего пива выпить! Дзылла его хорошо варит.
Я пригласил его в дом.
Джетагаж покачал головой:
— Нет, в дом я не пойду. Лучше сюда принеси.
Я вынес ему полную кружку. Джетагаж осушил ее в два глотка.
— Вот это да! — сказал он и с такой силой вытряхнул пену из кружки, словно разозлился на кого-то. — Вроде бы и у других пиво… Те же и ячмень, и солод, и хмель, а попробуешь — и перед Богом стыдно! На всякое дело нужен талант. Не зря говорят, что муж и жена одним топорищем мерены. Попроси Куцыка поставить плетень — смех и горе. И жена его такая, как он. Арака у нее никогда не удавалась, солить тоже не умеет, варенье сварит — вкуса не разберешь. И пиво не гуще кваса…
Мне было приятно, что наше пиво понравилось Джетагажу.
— Принести еще? — спросил я, забирая кружку.
Джетагаж прищурил веселые глаза:
— Что ты! Спасибо.
Джетагаж пошел дальше, а я отнес кружку, побродил по дому. Что делать одному по вечерам! Приготовишь уроки — и в клуб. Там все ребята собираются. Дзыцца меня отпускает: я уже не ребенок. За десятиклассником глаз не нужен. Дзыцца говорит только, чтоб допоздна не пропадал. Я обещаю, но всегда возвращаюсь, когда совсем-совсем стемнеет. Дзыцца не ложится, ждет меня. Приду, и она спрашивает:
— Ой, что же так поздно?
— Я самый первый ушел, — отвечаю. — А ребята еще остались.
Дзыцца успокаивается, накрывает на стол. Поужинав, я ложусь, и Дзыцца разбирает свою постель, не забыв перед сном проговорить слова молитвы:
— Господи, в твои руки себя отдаем, прими нас, как гостей твоих!..
Ребят я застал уже в сборе. Хадзыбатыр старался сплести какую-то мелодию… Вообще-то у него красивый голос. А недавно Хадзыбатыр побывал в городском театре и теперь сам пытается петь. Я разобрал, подходя:
Что за Мадинат, одному Богу известно. Хорошо, нет Темиркана. Кто бы ни назвал это имя, он сразу настораживается. Только я ни от кого не слышал, чтобы Хадзыбатыру нравилась Мадинат. Да чего не бывает! А может, песня-то про Темиркана, как он мается, как признаться не смеет Мадинат, и теперь вот, будто невеста, сам должен к ней пойти?.. Все шиворот-навыворот. Если так, то совсем худо. Лучше бы Темиркану эту песню не слышать! А ребята притихли, Хадзыбатыр хорошо поет.
Рядом с клубом рос тополь, минувшей весной кто-то его срубил, кору ободрал да так и оставил лежать. Мы расселись на поваленном стволе и слушаем Хадзыбатыра. Вначале он пел как бы для себя одного, а когда мы притихли, запел громче.
Выглянул месяц, его свет плясал на речной ряби. Тихо подошел Бешагур, остановился поодаль с опущенной головой. Знал бы, что и он собирается в клуб, так зашел бы за ним. Он нечасто выходит по вечерам.
— Бешагур! — позвал я негромко и встал.
Он испуганно вздрогнул, еще ниже опустил голову.
— Ты чего? — сказал я.
— Дома еще не был?..
Тут и я испугался голоса, каким он спросил меня.
— Дзылла тебя зовет. Иди скорее…
Наверно, все слышали, потому что глядели в нашу сторону. Хадзыбатыр оборвал песню на середине.
— Иди, — повторил Бешагур, отворачиваясь, и быстро пошел улицей, почти побежал.
Я кинулся следом. Сердце у меня колотилось, горло вдруг сжалось и дышать стало нечем. Зачем я Дзыцца понадобился? А что значит: ты еще не был дома? Если б был, что из этого? Нельзя было бы выйти? И почему Бешагур отворачивался и был какой-то напуганный? Дзыцца собиралась гнать араку, и я обещал натаскать воды. Но не вечером же…
Я бежал, задыхаясь, и, не знаю почему, боялся увидеть толпу возле дома. Но никого не увидел. И еще сильней испугался. Против калитки росли вишня и тутовник, я проскочил под ветками. Если все дома живы-здоровы, подумалось мне, то всегда буду ходить только этой дорогой, всегда, всегда…
Во дворе и у крыльца стояли какие-то люди. Я бросился мимо них в распахнутую дверь. В комнате было полным-полно народу. Передо мной расступились.
— Дзыцца, Дзыцца! — закричал я, не помня себя, и протиснулся к кровати, на которой она лежала. — Дзыцца!
Она слабо приподнялась, пытаясь сесть.
— Ничего, дитя мое, не бойся, — проговорила она.
Кто-то потребовал:
— Лежите, не надо двигаться.
И она снова опустилась на подушки.
— Что с тобой, Дзыцца? — плача, спросил я и встал на колени перед кроватью.
— Не бойся… На тракторе… сбило. — Она погладила меня по голове.