То же самое с женщиной из соседнего дома.
Она знала, где живет еврейка, и сказала немцам, что знает. Что ж, неудивительно. Ее сына схватили, когда он возвращался из рейха с контрабандным товаром, и ему грозил концлагерь. Соседка предложила сделку: немцы отпустят ее сына, а она им даст адрес еврейки.
Сына отпустили, еврейку не искали, война окончилась. Они иногда встречали ее, эту соседку. Здравствуйте, говорили первыми, потому что Эстер-Эльжбета была вежливая, и дети у нее были вежливые, а соседка отвечала тоже вежливо.
Они ходили в Ясну Гуру — всегда в один и тот же день, всегда вдвоем, пятьдесят лет. Однажды Эстер-Эльжбета остановилась на полпути. Она озябла и вернулась домой за шерстяной кофтой, муж ждал на лавочке. Когда она пришла с кофтой, мужа не было. В костеле не было, дома не было, искали неделю. На восьмой день позвонили из полиции: нужно опознать труп. Он лежал в пойме, недалеко от берега реки Варты.
он лежал в пойме, недалеко от берега реки Варты
Эстер-Эльжбета перестала есть.
Дочка — владелица самой лучшей лаборатории — подключала ее к самым лучшим капельницам и давала самые лучшие укрепляющие препараты…
Эстер-Эльжбета умирала.
За день до смерти она начала молиться, не так, как обычно.
Вполголоса, странными, не польскими словами.
Это не была католическая молитва, говорит дочка Эстер-Эльжбеты.
Это могло быть что-то еврейское.
Еврейское?
Нет, вряд ли.
Хотя… пожалуй, да.
Возможно.
Не знаю.
Когда она лежала под этой капельницей, ей разное вспоминалось.
Сначала вспомнился дядя Йешаягу, все его звали Шая, который не отдал своего ребенка польке.
Неизвестно, кто она была такая, известно только, что блондинка (понятное дело, полька), что бездетная и что хотела взять себе Шаину дочурку.
Дядя спросил у матери, у отца, у сестер и братьев — у всей семьи: что делать?!
Вся семья села за стол. Посовещались. Решили: ребенка не отдавать, нет, они должны быть вместе, все, до самого конца.
И еще под этой капельницей ей вспомнилась Рузя, младшая из сестер, которую называли Рузютка. Она выкралась из дома, пошла на вокзал — хотела убежать. Мать догадалась и тоже пошла на вокзал. Поезд еще стоял. Мать бежала от вагона к вагону, в последнем нашла Рузютку. Мы должны быть вместе, объяснила она, и дочка вышла из вагона. И они погибли вместе: родители, Рузютка, сестры и дочурка дяди Шаи, двух лет от роду, имени которой Эстер-Эльжбета под этой капельницей не могла вспомнить.
Ну а Розенберг…
Что насчет Розенберга?
Пятеро их пережили войну — пять адвокатов по фамилии Розенберг.
У одного значился лодзинский адрес — а связную судили в Лодзи.
Последний след лодзинского Розенберга отыскался в Воломине. Он защищал в суде спортсменов «Маккаби»[112], когда боевики разгромили помещение клуба. (Давние времена. В Воломине еще были евреи. У них еще были спортивные клубы.)
Потом он исчез. Ни в одном архиве его нет, ни в одной адвокатской палате его не помнят. А ведь он записался в список уцелевших: Александр, сын Исаака и Флорентины, Лодзь, Поморская улица.
Был на Поморской один адвокат: второй этаж, слева, по соседству с паном Сикстом.
В военной форме ходил, потом в штатском и всегда с револьвером. Чуть разозлится — сразу начинает стрелять. Чаще всего в домработницу. Не то чтоб убить хотел, просто очень был вспыльчивый. Неженатый, жил с любовницей, защищал воров, сутенеров и проституток. Если клиент не платил вовремя, посылал к нему пана Сикста, а это далеко не всегда было безопасно.
Да вот только вспыльчивый адвокат не был Розенбергом.
К сожалению.
Приезжал на Поморскую кто-то из Варшавы. Тоже адвокат, тоже еврей, и останавливался у вспыльчивого. Мог это быть Розенберг?
Да, пожалуй, он и был Розенберг.
Хотя нет, вряд ли.
А может, был.
Неизвестно.
112
Всемирное спортивное общество «Маккаби» — международная еврейская спортивная организация, названная в честь исторического героя еврейского народа Иегуды Маккавея. В Польше спортивные клубы «Маккаби» начали создаваться в самом начале XX в.