Полчаса давно миновало, и мы помчались в отель. В своем традиционном наряде он нравился мне гораздо больше. На пятках у него уже взбухли огромные пузыри от новых ботинок, которые он, разумеется, решил носить без носков. Мы успели на представление в последний момент. Я присоединилась к другим белым зрителям. Некоторые из них посмотрели на меня с явным презрением, потому что на мне было платье, которое я надела еще утром, и красивее и чище за этот день оно уж точно не стало. От меня не веяло такой свежестью, как от белых туристов, только что принявших душ. Мои длинные волосы слиплись от пота и грязи. Тем не менее в этом зале я, наверное, была самой гордой женщиной. При взгляде на танцующих мужчин меня охватило уже знакомое чувство причастности.
Шоу и продажа украшений завершились почти в полночь. Мне безумно хотелось спать. В отеле я собиралась принять душ, но тут в номер вошел Лкетинга в сопровождении другого масаи и сказал, что его друг переночует с нами на второй кровати. Меня совсем не обрадовала перспектива делить крошечный номер с незнакомым мужчиной, но, не желая показаться негостеприимной, я промолчала. Не снимая платья, я улеглась на узкую прогнувшуюся кровать с Лкетингой и через некоторое время с трудом, но все же заснула.
Утром я наконец-то смогла принять душ, хотя и не в самых роскошных условиях: струя была слабая, а вода ледяная. Несмотря на грязную одежду, по дороге на южное побережье я все же чувствовала себя немного лучше.
В Момбасе я купила простое платье, потому что мы собирались заглянуть в офис по поводу паспорта и анкет. На этот раз все получилось. Изучив билет и справку о принятых на хранение средствах, служащий наконец выдал нам формуляр. Я попыталась ответить на бесчисленные вопросы анкеты, но, осознав, что большинство из них вообще не понимаю, решила обратиться за помощью к Урсуле и ее мужу.
Пять часов в дороге – и мы снова оказались в нашем домике на южном побережье. Присцилла не знала, где мы ночевали, и очень волновалась за нас. Лкетинга объяснил ей, почему он в европейской одежде. На улице было нестерпимо жарко, и я прилегла отдохнуть. Мне хотелось есть. Несомненно, на тот момент я уже сбросила несколько килограммов.
До отъезда в Швейцарию оставалось шесть дней, а я еще не обсудила с Лкетингой наше совместное будущее. Все сводилось к этому дурацкому паспорту. Я начала думать, чем бы мне заняться здесь, в Кении. При столь скромном образе жизни много денег здесь не требовалось, но мне было необходимо иметь занятие и постоянный доход. Тогда у меня родилась идея открыть в одном из отелей магазин. Я могла бы взять на работу одну или двоих портних, привезти из Швейцарии выкройки одежды и открыть ателье. Красивых тканей здесь было хоть отбавляй, хороших портних, готовых работать за триста франков в месяц, тоже. Продавать же я умела, как никто другой.
Воодушевленная этой идеей, я позвала в хижину Лкетингу и попыталась ему это объяснить, но вскоре заметила, что он меня не понимает. В тот момент мне это казалось до того важным, что я позвала Присциллу. Она переводила, а Лкетинга время от времени кивал. Присцилла сказала, что для осуществления этого плана мне нужно получить разрешение на работу или выйти замуж. Идею она одобрила и добавила, что знает нескольких человек, которые держат здесь ателье и неплохо зарабатывают. Я спросила у Лкетинги, как он смотрит на то, чтобы жениться на мне. Вопреки моим ожиданиям, он отреагировал сдержанно. Вполне резонно он пояснил, что у меня в Швейцарии хороший магазин и что мне лучше оставить его при себе, а в Кению приезжать два-три раза в год «в отпуск». Он, Лкетинга, всегда будет мне рад!
Я рассердилась. Я была готова бросить все, что у меня было в Швейцарии, а он предлагал приезжать в отпуск! Он заметил мое разочарование и добавил, что плохо меня знает, а с моей семьей и вовсе не знаком. Ему нужно время, чтобы все обдумать. Подумать следует и мне. Кроме того, он ведь приедет в Швейцарию. Я только сказала: «Лкетинга, если я что-то делаю, то до конца, а не наполовину». Или пусть скажет, что чувствует ко мне то же, что и я к нему, и хочет, чтобы я приехала, или я постараюсь забыть все, что между нами произошло.
На следующий день мы пошли в отель к Урсуле и ее мужу, чтобы заполнить формуляры. Супругов на месте не оказалось: они уехали на многодневное сафари. В который раз я прокляла свой скудный английский. Мы стали искать кого-нибудь, кто мог бы поработать для нас переводчиком. Лкетинга хотел, чтобы это был непременно масаи, потому что другим он не доверял.
Мы поехали обратно в Укунду и несколько часов просидели в чайном доме, пока наконец не появился масаи, который умел читать, писать и говорить по-английски. Его высокомерие мне не понравилось, но вместе с Лкетингой он заполнил все бумаги, заметив при этом, что без взятки у нас ничего не получится. Он уже дважды бывал в Германии и показал мне свой паспорт, так что я ему поверила. Он добавил, что из-за моей белой кожи размер взятки сильно возрастет, и предложил за небольшое вознаграждение на следующий день поехать с Лкетингой в Момбасу и решить все вопросы. Я уныло согласилась, потому что моему терпению пришел конец и я устала воевать с наглым служащим. Всего за пятьдесят франков масаи согласился провернуть это дело и даже проводить Лкетингу в аэропорт. Я дала им деньги на взятку, и они поехали в Момбасу.
Наконец-то я вырвалась на пляж и побаловала себя солнцем и вкусной едой в отеле, которая стоила в десять раз дороже, чем в местных ресторанах. Вечером я вернулась в хижину, где меня уже ждал недовольный Лкетинга. Я взволнованно спросила, как прошла их поездка в Момбасу, но вместо ответа он спросил, где была я. Рассмеявшись, я сказала: «На пляже, а обедала в отеле!» Он хотел узнать все подробности, с кем я общалась. Ни о чем не подозревая, я упомянула Эди и двух других масаи, с которыми обменялась на пляже парой слов. Выражение его лица постепенно смягчилось, и он мимоходом заметил, что получит паспорт через три или четыре недели.
Я обрадовалась и начала рассказывать ему о Швейцарии и своей семье. Он дал понять, что будет рад встрече с Эриком, но что касается других людей, то он не знает, как все пройдет. Представив себе, как на него отреагируют жители Биля, я тоже встревожилась. Уличное движение, огромные супермаркеты и роскошные витрины приведут его в смятение.
Последние дни перед отъездом мы провели спокойно. Иногда мы заходили в отель, загорали на пляже или проводили целый день в деревне, где общались с разными людьми, пили чай или готовили. В последний день мне стало очень грустно, я с трудом держала себя в руках. Лкетинга тоже заметно нервничал. Многие местные жители принесли мне подарки, по большей части украшения масаи. Мои руки были обвиты браслетами почти до самых локтей.
Лкетинга вымыл мне голову, помог упаковать вещи и спросил: «Коринна, ты правда ко мне вернешься?» Судя по всему, он не верил, что я вернусь. Он сказал, что многие белые женщины обещали вернуться, но не возвращались, а если и возвращались, то выбирали себе другого мужчину. «Лкетинга, я не хочу другого, только тебя!» – повторяла я. Я обещала часто писать, прислать фотографии и сообщить, когда решу все дела. Мне предстояло найти человека, который купил бы у меня магазин и квартиру со всей обстановкой.
Я попросила его сообщить мне через Присциллу дату своего приезда, в случае, если ему удастся получить паспорт. «Если не получится или если ты действительно не хочешь лететь в Швейцарию, просто так и скажи», – подчеркнула я. На то, чтобы завершить на родине все дела, мне понадобится примерно три месяца. Он спросил, сколько это – три месяца: «Сколько полных лун?» «Три полные луны», – рассмеявшись, ответила я.
В последний день мы не расставались ни на минуту и до четырех часов утра просидели в «Буш Бейби Баре». Мы проговорили всю ночь, и он снова и снова спрашивал, вернусь ли я. Удивляясь его беспокойству, я в двадцатый раз пообещала вернуться.